Тьма прежних времен - Страница 106

106

— А император? Что говорит он?

— Император с самого начала утверждал, что Люди Бивня недооценивают свирепости язычников. Он оплакивает гибель Священного воинства простецов…

— Гибель чего?

— Так его теперь называют… Из-за того сброда, что увязался с ним.

Услышав это объяснение, Пройас испытал постыдное облегчение. Когда стало очевидно, что на призыв шрайи откликнулась еще и куча всякого отребья: старики, бабы, даже дети-сироты, — Пройас испугался, что их войско будет больше похоже на табор, чем на армию.

— Прилюдно император скорбит, — продолжал Ксинем, — но с глазу на глаз настаивает на том, что никакая война против язычников, будь она хоть трижды священной, не увенчается успехом, если ее не возглавит его племянник, Конфас. Ксерий, конечно, император, но все равно он продажный пес.

Пройас кивнул. Он наконец осознал подробности событий, с последствиями которых ему предстояло иметь дело.

— И я так понимаю, цена, которую он требует за великого Икурея Конфаса, — не что иное, как его договор, а? Этот злосчастный Кальмемунис продал нас всех.

— Я пытался, господин мой… Я пытался образумить палатина. Но мне недостало ни влияния, ни мудрости, чтобы его остановить!

— Ни у кого не хватит мудрости, чтобы остановить глупца, Ксин. А то, что у тебя недостаточно влияния, — это не твоя вина. Кальмемунис был человек самонадеянный и нетерпеливый. В отсутствие более знатных людей он наверняка потерял голову от чванства. Он сам себя обрек на гибель, Ксин. Только и всего.

Но в глубине души Пройас понимал, что это еще не все. Тут наверняка приложил руку император. В этом Пройас был уверен.

— И тем не менее, — сказал Ксинем, — мне все кажется, что я не сделал всего, что мог бы.

Пройас пожал плечами.

— Каждый человек может сказать о себе то же самое, Ксин. Этим человек и отличается от Бога.

Он печально хмыкнул.

— На самом деле это мне говорил Ахкеймион.

Ксинем слабо улыбнулся.

— И мне тоже… Очень мудрый глупец этот Ахкеймион.

«И нечестивый… Богохульник. Хотелось бы мне, чтобы ты, Ксин, не забывал об этом».

— И в самом деле мудрый глупец.

Видя, что их принц благополучно прибыл на берег, конрийское войско тоже начало высадку. Оглянувшись на море, Пройас увидел множество шлюпок, несомых к берегу сильным прибоем. Скоро эти пляжи будут кишеть людьми — его людьми, — и вполне возможно, что все они уже обречены. «Почему, Господи? Зачем Ты терзаешь нас — ведь мы стремимся исполнить Твою волю!»

Некоторое время он вытягивал из Ксинема подробности поражения Кальмемуниса. Да, Кальмемунис действительно погиб: фаним прислали в доказательство его отрубленную голову. Нет, как именно язычникам удалось их разгромить — этого никто доподлинно не знает. Ксинем сказал, что выжившие утверждали, будто язычникам не было числа, по меньшей мере двое на каждого из айнрити. Пройас знал, что те, кто остался в живых после подобного поражения, всегда утверждают нечто в этом духе. Пройаса мучило множество вопросов, и все они были настолько неотложны, что порой он перебивал Ксинема на полуслове. А еще его мучило странное чувство, что его обманули, как будто время, проведенное в Конрии и в море, было потеряно из-за чьих-то махинаций.

Он даже не заметил приближающуюся процессию имперцев, пока те не подошли вплотную.

— Сам Конфас собственной персоной, — мрачно сказал Ксинем, кивнув в сторону берега. — Тоже явился обхаживать вас, мой принц.

Пройас никогда не встречался с Икуреем Конфасом, но узнал его с первого взгляда. Этот человек являл собой живое воплощение обычаев Нансурской империи: божественно-невозмутимое выражение лица, воинственная уверенность, с какой он держал под мышкой посеребренный шлем. Он даже по песку шагал с кошачьей легкостью и грацией.

Они встретились глазами, и Конфас улыбнулся: улыбка героев, которые до сих пор знали друг друга лишь по слухам и восторженным рассказам. И вот Пройас очутился лицом к лицу с легендарным человеком, который одержал победу над скюльвендами. Он невольно проникся к нему почтением, даже, пожалуй, легким благоговением.

Конфас слегка поклонился, протянул руку для солдатского рукопожатия и сказал:

— От имени Икурея Ксерия III, императора Нансурии, я приветствую вас, принц Нерсей Пройас, на наших берегах и в Священном воинстве.

«На ваших берегах… Можно подумать, будто Священное воинство тоже ваше».

Пройас не поклонился в ответ и не пожал протянутой руки.

Конфас не выказал ни возмущения, ни гнева — напротив, взгляд его сделался одновременно ироничным и оценивающим.

— Боюсь, — продолжал он небрежным тоном, — после недавних событий нам будет нелегко доверять друг другу.

— Где Готиан? — спросил Пройас.

— Великий магистр шрайских рыцарей ждет вас наверху. Он не любит, когда ему в сапоги набивается песок.

— А вы?

— А мне хватило ума надеть сандалии.

Раздался хохот. Пройас скрипнул зубами.

Когда Пройас снова ничего не ответил, Конфас продолжал:

— Насколько я понимаю, Кальмемунис был вашим человеком. Неудивительно, что вы стараетесь обвинить во всем кого-то другого. Но позвольте вас заверить: палатин Канампуреи погиб исключительно по собственной глупости.

— В этом я не сомневаюсь, главнокомандующий.

— Так значит, вы примете приглашение императора и посетите его в Андиаминских Высотах?

— Очевидно, чтобы обсудить договор.

— В том числе и для этого.

— Я хотел бы сперва поговорить с Готианом.

106