Но разве можно тревожиться и страшиться, когда сами небеса содрогаются от мощи Священного воинства? Кто бы мог представить, что под знамена Бивня встанут такие властители! Это не считая всех остальных, которых тоже немало. Жрецы — и не только из Тысячи Храмов, но от всех культов, представляющих каждую ипостась Бога, сходят на берег или спускаются с гор, чтобы занять свое место в Священном воинстве, распевают гимны, бьют в цимбалы, наполняют воздух дымом благовоний и словами молитв. Идолов умащают маслами, и жрицы Гиерры занимаются любовью с грубыми вояками. Наркотики с благоговением передаются по кругу, трясуны заходятся восторженными криками, корчась в пыли. Демонов изгоняют прочь. Началось очищение Священного воинства.
После церемоний Люди Бивня собирались вместе, обменивались дикими слухами или рассуждали о низости язычников. Шутили над тем, что жена Скайельта больше похожа на мужика, чем король Чеферамунни, или что нансурцы так привыкли давать друг другу в задницу, что даже в строю стараются держаться поплотнее. Лупили нерадивых рабов, задирали баб, несущих к Фаю корзины с бельем. И по привычке косились на странные группки чужаков, непрерывно снующих по лагерю.
Так много народу… Такое величие!
«Я уже рассказал, как Майтанет использовал обширные возможности Тысячи Храмов, чтобы сделать Священную войну осуществимой. Я вкратце описал первые шаги, предпринятые императором с целью поставить Священную войну на службу своим имперским амбициям. Я попытался реконструировать первоначальную реакцию кишаурим в Шайме на основании их переписки с падираджой в Ненсифоне. Я даже упомянул о ненавистном Консульте — наконец-то я могу говорить о нем без риска показаться смешным! Иными словами, фактически я говорил только о могущественных фракциях и их безличных целях. А как же месть? Как же надежда? Как получилось, что в рамках соперничающих наций и враждующих религий Священной войной стали править именно эти мелкие страсти?»
Друз Ахкеймион, «Компендиум Первой Священной войны»
«…И хотя сожительствует он с мужчиной, женщиной и ребенком, хотя совокупляется он со скотами и делает посмешище из своего семени, все же не настолько распутен он, как философ, который совокупляется со всем, что только мыслимо».
Айнри Сейен, «Трактат», «Ученые», 36, 21
Найюр оставил позади стойбище утемотов и поскакал на север через голые пастбища. Он миновал стада коров, нехотя помахал стерегущим их далеким всадникам, отсюда казавшимся не более чем вооруженными детьми. Утемоты стали малочисленным народом, не особенно отличающимся от кочевых племен на северо-востоке, которые они время от времени прогоняли. Разгром при Кийуте нанес им более тяжкий урон, нежели всем прочим племенам, и теперь южные сородичи, куоаты и эннутили, беспрепятственно вторгались на их пастбища. И, несмотря на то что Найюру с небольшими силами удалось добиться в межплеменных стычках весьма существенных результатов, он понимал, что утемоты на грани уничтожения. Какой-нибудь пустяк вроде летней засухи — и им конец.
Он переваливал через гребни лысеющих холмиков, гнал коня через кустарник и вздувшиеся по весне потоки. Солнце было белым, далеким и, казалось, не отбрасывало теней. Пахло отступлением зимы, сырой землей под иссохшими травами. Перед ним простиралась степь, и по ней ходили под ветром серебристые ковыльные волны. На полпути к горизонту вздымались курганы его предков. Там был похоронен и отец Найюра, и все отцы его рода от начала времен.
Зачем он приехал сюда? Какой цели может служить это одинокое паломничество? Неудивительно, что соплеменники считают его безумным. Что еще думать о человеке, который предпочитает советоваться скорее с мертвыми, чем с мудрыми?
С погребальных курганов взмыл растрепанный силуэт стервятника, проплыл в небе, точно воздушный змей, и скрылся из виду. Прошло несколько мгновений, прежде чем Найюр сообразил, что именно показалось ему странным. Кто-то умер там — и не так давно. Кто-то, человек или зверь, оставшийся непогребенным и несожженным.
Найюр из осторожности перевел коня на рысь и заглянул в просвет между курганами. Холодный ветер ударил ему в лицо и разбил волосы на отдельные пряди.
Первого мертвеца он нашел неподалеку от ближайшего кургана. Из спины у него торчали две черные стрелы, выпущенные с достаточно близкого расстояния, чтобы пробить соединенные проволочными кольцами пластины доспеха. Найюр спешился и принялся разглядывать землю вокруг трупа, раздвигая траву. И он нашел следы.
Шранки. Этого человека убили шранки. Он снова оглядел стоящие вокруг курганы, пристально всмотрелся в волны трав, прислушался. Но слышен был только свист ветра да временами далекие крики ссорящихся из-за добычи стервятников.
Мертвец не был изуродован. Шранки не завершили своего дела.
Найюр перекатил труп на спину носком сапога; стрелы сломались с сухим треском. Серое лицо равнодушно пялилось в небо, запрокинутое назад в смертной судороге, но синие глаза еще не запали. Это был норсираец — по крайней мере, судя по светлым волосам. Но кто он? Один из участников набега, чей отряд шранки одолели численным превосходством и загнали на юг? Такое уже бывало.
Найюр взял коня под уздцы и заставил его улечься в траву. Потом обнажил меч и, пригнувшись, побежал дальше. Вскоре он очутился между курганов…