Тьма прежних времен - Страница 173

173

Найюр сносил их взгляды с презрением, и сам обводил этих людей глазами так, словно оценивал скот. Пройас что-то шепнул Ксинему, потом поспешно отвел в сторону Найюра и Келлхуса.

Внезапно владыки загомонили все разом, осыпая Найюра вопросами. Ксинем удерживал их, крича:

— Погодите, погодите, сейчас вы услышите все, что он собирается сказать!

Пройас поморщился и буркнул:

— Ну, начало прошло настолько хорошо, насколько можно было рассчитывать.

Келлхус обнаружил, что конрийский принц — человек благочестивый, но в глубине души очень горячий. Он обладал силой и внутренней убежденностью, которая каким-то образом побуждала других людей искать его одобрения. Но в то же время он чересчур настойчиво выводил на чистую воду чужое нечестие и постоянно сомневался в тех людях, которых влекло к его убежденности.

Поначалу это сочетание сомнений и уверенности несколько сбивало Келлхуса с толку. Но после того вечера, проведенного с Друзом Ахкеймионом, он понял, что наследный принц просто приучен к подозрительности. Пройас был осторожен по привычке. С ним, как и со скюльвендом, Келлхусу приходилось действовать косвенно. Даже после нескольких дней обсуждений и расспросов принц по-прежнему держался настороже.

— Они, похоже, беспокоятся, — заметил Келлхус.

— Еще бы им не беспокоиться! — сказал Пройас. — Я привел к ним князя, который утверждает, будто видел во сне Шайме, и язычника-скюльвенда, который, возможно, станет их военачальником.

Он задумчиво посмотрел на других Людей Бивня.

— Эти люди будут вашими товарищами, — сказал он. — Следите за ними. Изучайте их. Они крайне горды, все до единого, а я обнаружил, что гордые люди не склонны принимать мудрые решения…

К чему он клонит, было ясно: скоро их жизни будут зависеть от мудрых решений этих людей.

Принц указал на высокого галеота, который стоял под вьющейся розой, в тени тамариска.

— Это принц Коифус Саубон, седьмой сын короля Эрьеата, командующий галеотскими отрядами. Человек, с которым он спорит, — его племянник, Атьеаури, граф Гаэнри. В здешних краях Коифус Саубон человек известный: он командовал армией, которую его отец послал против нансурцев несколько лет тому назад. Ему удалось одержать несколько побед — по крайней мере, так мне рассказывали, — но потом император сделал главнокомандующим Конфаса, и Конфас его опозорил. Быть может, никто на свете не ненавидит Икуреев сильнее, чем он. Но на Бивень и Последнего Пророка ему наплевать.

И снова Пройас не договорил. Значит, галеотский принц — наемник, который будет поддерживать их лишь постольку, поскольку их и его цели совпадают.

Келлхус оценил лицо Саубона, точеный профиль с массивной челюстью, под шапкой рыжевато-золотистых волос. Саубон повернул голову, и они встретились глазами. Галеот кивнул любезно, но сдержанно. Его пульс чуть заметно участился. Щеки слегка порозовели. Глаза слегка сузились, как будто сощурились от невидимого удара.

«Он больше всего страшится оценки других людей».

Келлхус кивнул в ответ с открытым, бесхитростным выражением лица. Он понял, что Саубон вырос под чьим-то суровым, непрощающим взглядом — жестокого отца или, быть может, матери.

«Он готов выставить свою жизнь напоказ, чтобы посрамить глаза, которые его оценивают».

— Ничто не обедняет сильнее честолюбия, — сказал Келлхус Пройасу.

— Что правда, то правда! — согласился Пройас и тоже кивнул галеотскому принцу.

— Вон тот человек, — продолжал принц, указав на плотного тидонца, который стоял чуть подальше галеота, — это Хога Готьелк, граф Агансанорский, избранный предводителем отрядов из Се Тидонна. Мой отец еще до моего рождения потерпел от него поражение в битве при Маауне. Он теперь называет свою хромую ногу «Готьелковым подарочком».

Пройас улыбнулся — любящий сын, которого всегда забавляют отцовские шутки.

— По слухам, Хога Готьелк так же благочестив в храме, как неукротим на поле битвы.

И снова подразумевается: «Он — один из нас».

В отличие от Саубона, граф Агансанорский не заметил их взглядов: был занят тем, что распекал на своем родном языке троих людей помоложе. Его борода, длинный серо-стальной клок волос, тряслась от гнева. Широкий нос побагровел. Глаза сверкали из-под нависших бровей.

— А те, кого он бранит? — спросил Келлхус.

— Это его сыновья — трое из целого множества. Мы у себя в Конрии зовем их «Хогин выводок». А бранит он их за то, что они слишком много пьют. Говорит, императору только того и надо, чтобы они упились.

Но Келлхус видел, что гнев графа вызвало нечто куда более серьезное, чем их пьянство. Его лицо было отчего-то усталым, как у человека, который под конец долгой и бурной жизни внезапно лишился сил. Хога Готьелк больше не чувствовал гнева, подлинного гнева — только разнообразные печали. Но почему?

«Он что-то сделал не так… Он считает себя проклятым».

Да, вот оно: скрытая решимость, словно обвисшие нити в прямых морщинах лица, вокруг глаз…

«Он явился сюда умереть. Умереть, очистившись».

— А вон тот человек, — продолжал Пройас, указывая пальцем, — в центре группы людей в масках… Видите?

Пройас указывал налево, где столпилась самая многочисленная группа из всех: палатины-губернаторы Верхнего Айнона. Они все как один были облачены в ослепительно роскошные одеяния. Они носили парики с множеством косичек и маски из белого фарфора, прикрывающие глаза и щеки. В таком виде они напоминали бородатые статуи.

173