Тьма прежних времен - Страница 215

215

Колдуны.

Ветер стегал его тело.

Его Отец Плоти, тот, что исторг его из материнских чресел, умер, когда ему было лишь четыре года. Мойяр звали его. Эрьелк о нем ничего не помнил, а его дядья неустанно твердили, что он поразительно похож на отца.

Реки текли внизу, змеясь и переплетаясь, как черные веревки. Его Отец Духа был хозяином кимрама — всего лишь работорговцем, что вел дела у Шестого Потока, верховий реки Вернма, области вблизи извечных границ племени холька. Ститти звали его, Хирамари Ститрамозес. У местных он пользовался уважением, но среди своих был лишь изгоем, которому навеки заказан вход в родной Каритусаль, где он ранее был аж Королевским Книжником, повелителем тысяч, не говоря уже о том, до каких высот его могла бы еще вознести история. Бароны, даже палатины склонялись перед ним в поисках благоволения, и так продолжалось до тех самых пор, пока по рукам не пошли некие сочинения, написанные его весьма характерным стилем, которые тяжко задели тонкую душевную организацию айнонского государя.

Покрытые чешуей башни проступали из-под покрова густых туманов.

Мойяр когда-то сумел стать лучшим поставщиком живого товара для Ститти. Шранчьи Ямы назывались так неспроста, ибо были не чем иным, как бездонными утробами, еженедельно поглощавшими этих бесноватых созданий сотнями, а в дни Священных празднеств — в еще большем числе. Все это вынуждало работорговцев всячески угождать своим поставщикам, особенно в тех случаях, когда дело касалось поставок шранков. Вот почему Мойяр и Ститти стали лучшими друзьями. И по этой же причине юный Эрьелк из-за какого-то позорного соглашения, которого ему так никто и не смог объяснить, стал после смерти отца подопечным Ститти.

Колдовские башни рогами вспарывали небо. Возвышаясь над туманной дымкой, они отбрасывали во тьму алые отблески, отражая полированной чешуей сияние Гвоздя Небес.

Вот так мальчик-холька, выросший на самом краю цивилизации, узнал все, что только можно, о великом, больном и развращенном городе Каритусаль и его наиболее знаменитых и грозных обитателях.

О тех, что раздувались от важности в своих чешуйчатых, необъятных громадах, маячивших на горизонте, притягивая и царапая его взгляд.

О Шпилях!

Эрьелк и Ститти тренировались сегодня до кровоточащих рубцов, затем скрестили свои затупленные мечи, соблюдая джнан, и, расслабив гудящие конечности, уселись у очага, созерцая и размышляя.

Манера речи Ститти была несколько небрежной, в ней слышался легкий, но обманчивый налет презрения, как если бы он рассуждал об истинной драгоценности, принадлежащей ненавидимому им человеку.

— Среди поразивших сей город хворей Багряные Шпили относятся к числу самых отвратных и смертоносных. Коллегиане утверждают, что к сему времени они проникли даже в область Ста Преисподен, общаясь с нечистыми духами. Молись, чтобы тебе никогда не пришлось иметь с ними дело.

— А если, к несчастью, мне все же придется?

— Гладь их по шерстке, парень. Ублажай их настолько, насколько тебе дорога твоя жизнь.

— А если мое сердце мне этого не позволит?

Ститти постоянно жевал семена гау-гау, стараясь держать свои мысли за зубами и предпочитая лишний раз подумать…

— Тогда твоя плоть станет твоим погребальным костром.

Где-то… Да. Он находился где-то.

— Те, кто хоть что-то знает о Каритусале, — промурлыкал рядом чей-то голос, — обязательно упомянут два наиважнейших, по их мнению, места…

Где-то, где было довольно темно.

— Шранчьи Ямы…

Он был растянут и скован — лодыжка к лодыжке, запястье к запястью, чем-то напоминая голого ныряльщика.

— …и Багряные Шпили.

Крепость оков часто нельзя оценить, просто прикоснувшись к ним. Нужно нечто большее. Эрьелку необходимо было попробовать цепи и кандалы на прочность, чтобы понять, сможет ли он разорвать их.

Просто чтобы противопоставить хоть что-то этому голосу.

— Ямы или Шпили. Где же скопилось больше злобы и нечестивого богохульства, вот в чем вопрос?

Неистовейший из сынов Вайглика извернулся в своих оковах, шипя и пыхтя от усилий. Исполинские мышцы вздулись и напряглись, повинуясь могучей воле. Вены набухли, реками и ручьями пронизывая его рельефные мускулы. Могло показаться, что сейчас из мрака обрушится потолок — таковы были мощь и неистовство этих шумных рывков.

Но его оковы даже не заскрипели.

Голос продолжал вещать, как ни в чем не бывало, не обращая на старания Эрьелка ни малейшего внимания.

— Как ты считаешь, кто из нас впитал в себя больше Проклятия?

Он стоит прямо за спиной, понял Эрьелк. Так обычно делают жрецы во время молитв и песнопений — чтобы Боги услышали их.

— Ты, любимец черни… — вопрошал голос, перемещаясь из ниоткуда в никуда, — Или же я…

Похититель наконец появился в поле зрения. Он оценивал Эрьелка, словно работорговец.

Вот черт!

Шинутра. Глаза Эрьелка не способны были даже сфокусироваться на нем — столь отвратным, гнилостным пламенем тлела его Метка. Никогда прежде ему не приходилось видеть душу, более замаранную неисчислимыми колдовскими богохульствами. Великий магистр был весьма высок ростом — вполне соответствуя ходившим о нем слухам, едва ли не выше, чем какой-нибудь разбойник из народа холька. Он был одет в странный халат из черного шелка, обернутый вокруг тела, как погребальный саван. Его плечи были такими узкими, что Эрьелку могло бы показаться, что перед ним мальчик, взгромоздившийся на другого человека, прячущегося под одеяниями. Но огромная и жуткая голова Шинутры мгновенно развеивала подобную иллюзию. Магистр был любителем чанва. Смуглый оттенок, свойственный его народу, зелье напрочь вымыло из его кожи, так, что теплое мясо, казалось, просвечивало сквозь нее. Его глаза кроваво алели. Оставшиеся на голове волосы, редкие и седые, кое-где торчали спутанными, засаленными клоками, а кое-где истерлись до голого скальпа.

215