— Нет…
— Да. Уж поверь мне, парень. Ты знаешь себя в той мере, в какой владеешь собой.
— Нет!
— Нет? Нет? И почему я не удивлен…
— Это кровь говорит во мне, Ститти, — кровь. Ей всегда есть что сказать.
Неистовейший из сынов Вайглика рванулся и выгнулся в приступе хохота, пронзившего окружающий мрак и грохочущим эхом отразившегося от невидимых стен. Он смеялся все громче и резче, в конце концов заставив мерзкое лицо Шинутры сморщиться.
Бом-бом…
— Грязь и дерьмо! — проревел Эрьелк, хищно оскалившись.
Великий магистр на шаг отступил под напором его дикой ярости. Среди всех хитросплетений его извращенной, богохульной души оставалась лишь одна подлинно человеческая черта, и он не мог не дрогнуть, столкнувшись с подобной статью и повадками. Варвар хохотал.
— Что с тобой, крыса? Цепенеешь ко всем чертям от страха, сталкиваясь с кем-то вроде меня?
Бом-бом-бом-бом…
Улыбка искривила бескровные губы.
— Да уж больно ты какой-то несуразный, — глумливо усмехнулся Шинутра, — аж противно.
— Уродливоголовый колдун, подсевший на чанв, жалуется на чью-то несуразность? — завыл Туррор Эрьелк еще громче.
Ему приходилось раньше встречать людей вроде Шинутры — почитающих себя мудрецами просто потому, что они умели направлять свои мысли иными, более изощренными путями. Но мысли подобны рекам — чем больше они ветвятся, тем больше появляется вонючих болот там, где раньше была твердая почва. Мудрость — это лишь безмерно раздутая хитрость. Оружие, выкованное, чтобы побеждать в ничего не значащих битвах.
— Кем? — прорычал он в лицо великому магистру. — Кем была та крыса, что я убил в «Третьем Солнце»?
Бом-бом-бом-бом…
Алые глаза сощурились.
— Так это правда. Ты и в самом деле не помнишь, что делаешь, когда Гилгаоль вселяется в твою душу.
— Как его звали? — рявкнул Эрьелк.
— Нагамезер.
— И что будет кому-то вроде меня за его убийство?
Бом-бом-бом-бом…
Еще одна насмешливая улыбка — вроде нелепой картинки, нарисованной на приклеенной к коже прозрачной пленке.
— Нагамезер… просто убыл по нашим делам, — ухмыльнулся колдун, будто бы погрузившись в воспоминания.
Бом-бом-бом-бом…
— О, так вот оно что. Я, похоже, избавил тебя от соперника. Отрезал ломоть, который сам ты отрезать не мог.
Бом-бом-бом-бом…
Великий магистр Багряных Шпилей опять ухмыльнулся, как если бы знал чью-то гнусную тайну.
— Соперник? Да нет. Просто дурачок. Нагамезер решил, что иметь дело с тобой — это что-то вроде еще одной легкой прогулки. Он вполне заслужил трепку.
Эрьелк впился взглядом в отвратного собеседника.
— Но ты ведь все равно прикончишь меня, не так ли?
— Вот еще. Нет, конечно.
Бом-бом-бом…
— Уверен, ты не удивлен, — произнесли мерзкие бескровные губы. — Каритусаль — словно корабль в бурном море, варвар. Так продолжается уже целую вечность. Иногда он может пойти ко дну из-за возмущения волн, а иногда из-за возмущения людей. Все полагают, что король и великий магистр в равной мере правят сим городом, но в действительности им владеет лишь чернь, все те бесчисленные души, что копошатся, как черви, в его кишках.
Как же так?
Бом-бом…
— И в той же мере, в которой чернь ненавидит и презирает мне подобных, — продолжил Шинутра, — она обожает подобных тебе.
Грязь и дерьмо!
Так не бывает!
— Мои братья твердят, что Ямы уже целые поколения не видели никого, кто мог бы сравниться с тобой… так что, если я убью тебя, мне это еще припомнят — припомнят так, как ничто другое на свете… — внезапный глумливый оскал разрезал лицо колдуна. — Тебя! Ничтожество! Фигляришку! Презренного наемника-норсирайца!
— А ты бы предпочел, чтобы тебе припомнили лишь то, что ты — ободранная крыса? — спросил Туррор Эрьелк, давясь утробным смехом.
Бом-бом-бом-бом…
— Ты меня провоцируешь? — прошипел великий магистр Багряных Шпилей, на диво задетый.
— Прикончи меня! Обессмерти свое имя!
— Твои слова бренчат как пустая посуда, холька. Чернь наиграется безделушкой вроде тебя и просто выбросит ее.
Бом-бом-бом…
— У-у-убей меня-я-я! — зарычал варвар. — Или когда-нибудь я убью тебя!
Тухлый цветок колдовских Напевов расцвел в узилище, и пол под Эрьелком, казалось, обрушился в бездну, в Яму более глубокую, чем та, с которой он смог бы совладать.
Бом-бом-бом-бом…
«У души тысяча стремлений, у мира же лишь одно».
Древняя нильнамешская поговорка
Чудовищные сны.
Его лицо, опаленное пламенем преисподней. Корчащиеся в огне и дыму великие храмы.
Тела, горящие, как мешки со смолой.
И затем… Комья земли, вдавившиеся в щеку. Тоненькие лучики света, пробивающиеся сквозь окружающий мрак. Гомонящие рядом голоса, прорастающие сквозь множество прочих звуков…
Какой-то рынок? Или оживленная улица?
Неистовейший из сынов Вайглика, сощурившись, поднял свою огромную руку, заслоняясь от слепящего света, и сплюнул, пытаясь избавиться от мерзкого вкуса во рту — память подсказывала ему, что это сера.
Что же произошло?
Они просто оставили его в каком-то переулке, понял Эрьелк. «Грязь и дерьмо!» — прорычал он, заставляя себя подняться на непослушные ноги. Он прислонился к почерневшей стене, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя, и почувствовал облегчение, обнаружив, что его вещам, так же как и его телу, не нанесено никакого ущерба. Даже его меч, Кровопийца, так и висел у бедра. Навершие выглядело слегка опаленным, но лезвие было по-прежнему острым.