Тьма прежних времен - Страница 52

Кишаурим… Для нансурцев не было слова ненавистнее — разве что скюльвенды. Нансурских детей — даже детей императора — воспитывали на страшных сказках о языческих колдунах-жрецах, об их развратных обрядах и бесконечном могуществе. Само это слово пробуждало ужас в душе нансурца.

Ксерий попытался перевести дыхание. «Зачем они прислали кишаурима? Чтобы убить меня?»

Посланец откинул капюшон, расправив его по плечам. Потом отпустил руки — и черный балахон упал наземь, открывая взору длинную шафрановую рясу. Выбритая голова была бледной — ужасающе бледной, — а самой приметной чертой лица были пустые черные глазницы. Безглазые лица всегда пугали Ксерия: они напоминали о черепе, скрывающемся за каждым живым человеческим лицом, — но сознание того, что человек этот, несмотря ни на что, все же способен видеть, болезненно сдавило горло. Ксерий сглотнул — не помогло. Как и рассказывали ему наставники в детстве, вокруг шеи кишаурима обвилась змея — шайгекский соляной аспид, черный, блестящий, словно намазанный маслом. Мелькающее жало и глазки, заменявшие жрецу его собственные глаза, покачивались рядом с его правым ухом. Незрячие провалы уставились прямо на Ксерия, в то время как змеиная головка ворочалась из стороны в сторону, медленно озирая дворик, методично пробуя на вкус воздух.

— Ты его видишь, Кемемкетри? — прошипел еле слышно Ксерий. — Ты видишь знак его колдовства?

— Я ничего не вижу, — откликнулся великий магистр. Его голос был напряженным: он боялся, что его услышат.

Глазки змеи на миг задержались на темных галереях, обрамлявших дворик, будто оценивали опасность, таящуюся во мраке. А потом змея, точно рулевое весло на хорошо смазанной уключине, плавно развернулась и уставилась на Ксерия.

— Я — Маллахет, — сказал кишаурим на безупречном шейском, — приемный сын Кисмы из племени Индара-Кишаури.

— Ты — Маллахет?! — воскликнул Кемемкетри.

Очередное нарушение этикета: Ксерий не давал ему дозволения заговорить.

— А ты — Кемемкетри.

Безглазое лицо склонилось, но голова змеи застыла неподвижно.

— Встреча со старым врагом — большая честь для меня.

Ксерий ощутил, как напрягся великий магистр.

— Ваше величество, — чуть слышно прошептал Кемемкетри, — вам необходимо уйти! Немедленно! Если это и впрямь Маллахет, вам грозит серьезная опасность. Не только вам, но и всем нам!

Маллахет… Ксерий уже слышал это имя прежде, на одном из совещаний Скеаоса. Тот, чьи руки в шрамах, как у скюльвенда…

— Так значит, троих недостаточно? — отозвался Ксерий, почему-то ободренный страхом своего великого магистра.

— Среди кишаурим Маллахет — второй после Сеоакти! И то лишь потому, что закон их пророка запрещает не кианцу занимать должность ересиарха. Сами кишаурим страшатся его могущества!

— Великий магистр прав, о Бог Людей, — вполголоса добавил Скеаос. — Вам немедленно нужно удалиться. Позвольте мне вести переговоры вместо вас…

Но Ксерий не обратил внимания на их речи. Как они могут быть столь малодушны, когда сами боги хранят эту их встречу?

— Приятно познакомиться, Маллахет, — сказал он, сам удивляясь, как ровно звучит его голос.

После краткого молчания Гаэнкельти рявкнул:

— Вы находитесь в присутствии Икурея Ксерия III, императора нансурцев! Преклоните колени, Маллахет.

Кишаурим повел пальцем, и аспид у него на шее насмешливо качнулся в такт.

— Фаним не преклоняют колен ни перед кем, кроме Единого, Бога-в-Одиночестве.

Гаэнкельти, то ли машинально, то ли из невежества, замахнулся кулаком, собираясь ударить посланца. Ксерий успел остановить его, вытянув руку.

— Для такого случая мы, пожалуй, отбросим придворный этикет, капитан, — промолвил он. — Язычники и так скоро склонятся предо мной.

Он накрыл кулак, сжимавший хору, ладонью другой руки, повинуясь бессознательному стремлению скрыть хору от глаз змеи.

— Ты пришел, чтобы вести переговоры? — спросил он у кишаурима.

— Нет.

Кемемкетри процедил сквозь зубы казарменное ругательство.

— Зачем же ты пришел?

— Я пришел, император, чтобы вы могли вести переговоры с другим.

Ксерий удивленно моргнул.

— С кем?

На миг показалось, будто со лба кишаурима сверкнул сам Гвоздь Небес. Потом из тьмы галерей послышались крики, и Ксерий вскинул руки, пытаясь защититься.

Кемемкетри забормотал что-то невнятное, настолько невнятное, что голова кружилась. Вокруг них взметнулся шар, состоящий из призрачных языков синего пламени.

Ничего не случилось. Кишаурим стоял так же неподвижно, как прежде. Глаза аспида сверкали, точно раскаленные уголья.

И тут Скеаос ахнул:

— Его лицо!

Поверх подобного черепу лица Маллахета, словно прозрачная маска, возникло иное лицо: седовласый кианский воин, чьи ястребиные черты все еще хранили отпечаток пустыни. Из пустых глазниц кишаурима на императора оценивающе уставились живые глаза, а с подбородка свисала полупризрачная козлиная бородка, заплетенная по обычаю кианской знати.

— Скаур! — сказал Ксерий.

Он никогда прежде не встречал этого человека, но каким-то образом понял, что видит перед собой сапатишаха, правителя Шайгека, подлого язычника, чьи нападения южные колонны отражали уже более четырех десятилетий.

Призрачные губы зашевелились, но все, что услышал Ксерий, — это далекий голос, произносящий незнакомые слова с певучей кианской интонацией. Потом настоящие губы под ними тоже открылись: