— Речь уже не идет о намерениях, матушка. Дело сделано. Этот конрийский пес, Кальмемунис, прислал доверенных лиц. Завтра днем он подпишет договор. Он лично гарантирует, что с сегодняшнего дня все стычки и налеты прекратятся.
— Кальмемунис?! — прошипела мать, словно это ее ужасно удивило. По всей вероятности, она узнала о посланцах Кальмемуниса раньше самого Ксерия. После долгих лет, что она провела в интригах против мужей и сыновей, ее шпионской сетью была опутана вся Нансурия. — А как насчет прочих Великих Имен? Как насчет этого айнона — как его там? Кумреццера?
— Мне известно только, что сегодня Кальмемунис должен совещаться с ним, Тарщилкой и еще несколькими.
Конфас с видом утомленного оракула изрек:
— Он тоже подпишет.
— И почему же ты так в этом уверен? — осведомилась Истрийя.
Конфас поднял свою чашу, и один из вездесущих рабов подбежал, чтобы наполнить ее.
— Все, кто пришел прежде прочих, подпишут. Мне следовало бы догадаться и раньше, но теперь, когда я об этом думаю, мне становится очевидно: эти глупцы больше всего на свете боятся прибытия остальных! Они ведь считают себя непобедимыми. Скажите им, что фаним в бою так же ужасны, как скюльвенды, и они рассмеются вам в лицо и напомнят, что сам Бог сражается на их стороне.
— И что же ты хочешь сказать? — спросила Истрийя.
Ксерий подался вперед на своем диванчике.
— Да, племянник. Что ты хочешь сказать?
Конфас отхлебнул из чаши, пожал плечами.
— Они уверены, что победа им обеспечена, так зачем же ею делиться? Или, хуже того, отдавать ее в руки более знатных соперников, которые того не стоят? Подумайте сами. Когда сюда прибудет Нерсей Пройас, Кальмемунис сделается всего лишь одним из его помощников. То же самое касается Тарщилки и Кумреццера. Когда прибудут основные силы из Галеота и Верхнего Айнона, они наверняка утратят нынешнее высокое положение. Теперь же Священная война в их руках, и им хочется распоряжаться…
— Тогда тебе следует как можно дольше тянуть с выдачей провизии, Ксерий, — перебила его Истрийя. — Нужно помешать им выступить в поход.
— Быть может, стоит им сказать, что в наших зернохранилищах завелись крапчатые долгоносики, — добавил Скеаос.
Ксерий смотрел на мать и племянника, тщетно пытаясь скрыть самодовольную ухмылку. Вот где кончается их знание и начинается его гениальность! Даже Конфас, хитроумный змей, не сумел предвидеть этой его идеи.
— Нет, — ответил он. — Они выступят.
Истрийя уставилась на него. Ее лицо выглядело настолько изумленным, насколько позволяла увядшая кожа.
— Быть может, стоит отослать рабов? — предложил Конфас.
Ксерий хлопнул в ладоши — и блестящие от масла тела исчезли с палубы.
— Что все это значит, Ксерий? — спросила Истрийя. Голос у нее дрожал, как будто у нее перехватывало дыхание от удивления.
Конфас пристально смотрел на дядю, губы его сложились в полуулыбку.
— Думаю, я знаю, бабушка. Правильно ли я понял, дядя, что падираджа просил вас о… жесте?
Ксерий уставился на племянника, онемев от изумления. Откуда тот мог знать? Слишком проницателен и держится чересчур свободно… Где-то в глубине души Ксерий всегда страшился Конфаса. И не только его ума. В племяннике было нечто мертвое. Нет, не просто мертвое — нечто гладкое. С другими, даже с матерью — хотя в последнее время она казалась такой далекой — всегда шел обмен невысказанными ожиданиями, мелкими человеческими чувствами и потребностями, которые скрепляли любой разговор и даже молчание. Но с Конфасом всюду была одна гладкая, ровная поверхность. Его племянника никогда не трогали другие люди. Конфаса волновал только Конфас, даже если иногда он и делал вид, что его волнует кто-то еще. Это человек, для которого все было лишь прихотью. Совершенный, безупречный человек.
Но подчинить такого человека себе! И тем не менее, подчинить его было необходимо.
«Льстите ему, — как-то раз посоветовал Скеаос Ксерию, — превращайтесь в часть великолепной истории, которой представляется ему его жизнь». Но Ксерий так не мог. Ведь льстить кому-то — значит унижать себя!
— Откуда ты знал? — рявкнул Ксерий. А его страх добавил: — Или мне придется отправить тебя в Зиек, чтобы узнать это?
Башня Зиек… Кто из нансурцев не содрогнется, завидев ее силуэт над нагромождением крыш Момемна? Глаза племянника на миг окаменели. Это его пробрало. Ну еще бы! Ведь опасность грозила самому Конфасу!
Ксерий расхохотался.
Резкий голос Истрийи прервал его смех.
— Ксерий, как ты можешь шутить такими вещами?!
А он разве шутил? Может быть, и шутил…
— Простите мне мою неуклюжую шутку, матушка. Но Конфас угадал верно. Он угадал тайну столь опасную, что она может погубить нас, погубить нас всех, если…
Он умолк, обернулся к Конфасу.
— Вот почему мне необходимо знать, как ты сумел догадаться об этом.
Конфас сделался осторожен.
— Потому что я на его месте поступил бы именно так. Скауру… то есть Киану необходимо убедиться, что мы-то не фанатики.
«Скаур!» Ястреболикий Скаур. Давно знакомое имя. Хитроумный кианский сапатишах-правитель Шайгека, первое препятствие из плоти и крови, которое предстоит смести Священной войне. Насколько же плохо Люди Бивня понимают, что творится между рекой Фай и рекой Семпис! Нансурцы вели с кианцами войну, которая длилась с перерывами вот уже несколько столетий. Они досконально знали друг друга, они заключили бессчетное количество договоров, скрепив их браками с младшими дочерьми. Сколько шпионов, выкупов, даже заложников…