Тьма прежних времен - Страница 77

К оглавлению

77

Его мысли перескочили на другое. «Я буду бессмертен…»

Он вернулся на свой диванчик и удобно развалился, сознательно наслаждаясь приливом надежды и гордости. О сладостное богоподобное тщеславие!

— Похоже на огромный саркофаг, — заметила его мать.

Вечно эта ядовитая змея правды!

Глава 8
Момемн

«Короли никогда не лгут. Они требуют, чтобы мир заблуждался».

Конрийская пословица

«Нильнамешские мудрецы утверждают, что, когда мы воистину постигаем богов, мы воспринимаем их не как царей, но как воров. Это одно из мудрейших богохульств: ведь цари вечно нас обманывают, воры же — никогда».

Олекарос, «Признания»

Осень, 4110 год Бивня, северные степи Джиюнати

Юрсалка-утемот внезапно проснулся.

Какой-то шум…

Огонь потух. Кругом непроглядная тьма. По шкурам, которыми обтянуты стены якша, барабанит дождь. Одна из жен застонала во сне и завозилась под одеялом.

И тут Юрсалка услышал его снова. Стук в кожаный полог, прикрывавший вход.

— Огата? — хрипло прошептал он.

Один из его младших сыновей ушел накануне и не вернулся домой. Они решили, что мальчишку застал в степи дождь и что он вернется, когда переждет непогоду где-нибудь в укрытии. Огата уже не раз такое вытворял. Но Юрсалка все же беспокоился за него.

Вечно он где-то шляется, этот мальчишка!

— Огги?

Молчание.

Снова стук.

Юрсалка не то чтобы встревожился — ему скорее стало любопытно. Он выпростал ноги из-под одеяла, нагишом пробрался к своему палашу. Он был уверен, что это просто Огги дурачится, однако для утемотов настали тяжелые времена. Никогда не знаешь, чего ждать.

Сквозь щель в конической крыше якша сверкнула молния. Капли дождя, падающие сверху, на миг блеснули, точно ртуть. Следом прогрохотал раскат грома, от которого зазвенело в ушах.

И снова стук. Юрсалка напрягся. Осторожно пробрался к выходу между своими детьми и женами и немного помедлил, прежде чем открыть вход в якш. Огги, конечно, мальчишка озорной — возможно, именно поэтому Юрсалка так над ним трясется, — но швыряться камнями в отцовский якш посреди ночи? Озорство ли это?

Или злоба?

Юрсалка стиснул эфес меча. Его пробрала дрожь. Снаружи все лил и лил холодный осенний дождь. Новая беззвучная вспышка, за которой последовал оглушительный гром.

Юрсалка отвязал полог и медленно отвел его в сторону концом клинка. Ничего не было видно. Казалось, весь мир шипит и пузырится, окутанный пеленой дождя, хлещущего по грязи и лужам. Этот звук напомнил ему шум Кийута.

Он вынырнул наружу, под струи дождя, стиснул зубы, чтобы не стучали. Наступил пальцами на камень в грязи. Почему-то нагнулся и поднял этот камень, но никак не мог разглядеть, что это. Понял только, что это не камень, а что-то мягкое: вроде куска вяленого мяса или побега дикой спаржи…

Новая молния.

Сперва он только моргнул и зажмурился от слепящего света. Потом прогремел гром — и с ним пришло понимание.

Кончик детского пальца… У него на ладони лежал отрубленный детский палец.

«Огги?!»

Юрсалка выругался, отшвырнул палец и принялся дико вглядываться в окружающую мглу. Гнев, горе и ужас — все было поглощено неверием.

«Этого не может быть!»

Ослепительно-белый зигзаг расколол небо, и на миг Юрсалка увидел весь мир: и пустынный горизонт, и далекие пастбища, и якши его родичей вокруг, и одинокую фигуру человека, стоящего не более чем в десяти метрах и смотрящего на него…

— Убийца, — сказал Юрсалка непослушными губами. — Убийца!

Он услышал чавканье грязи и приближающиеся шаги.

— Я нашел твоего сына, он заблудился в степи, — сказал ненавистный голос. — И я решил вернуть его тебе.

Юрсалку ударило в грудь нечто вроде кочана капусты. Его охватила несвойственная ему паника.

— Т-ты жив! — выдавил он. — К-какая радость! Это б-бу-дет такая радость для всех нас!

Новая молния — и Юрсалка увидел его: гигантский силуэт, такой же дикий и стихийный, как гроза и ливень.

— Есть вещи, — проскрежетал из тьмы хриплый голос, — которые, раз расколов, уже не склеишь!

Юрсалка взвыл и ринулся вперед, бестолково размахивая палашом. Железные руки схватили его сзади. На лице что-то взорвалось. Палаш выпал из обмякших пальцев. Чужая рука обвила его горло, и Юрсалка тщетно колотил и царапал каменное предплечье. Он почувствовал, как пальцы его ног взрыли грязь, забулькал и ощутил, как нечто острое описало дугу повыше паха. По ногам потекло жаркое и влажное, и Юрсалка ощутил странное, непривычное чувство, будто тело его выдолбили и сделали полым.

Он поскользнулся и плюхнулся в грязь, судорожно подбирая вывалившиеся кишки.

«Я умер».

Короткая вспышка белого света — и Юрсалка увидел склонившегося над ним человека, его безумные глаза и волчью ухмылку. А потом навалилась тьма.

— Кто я? — спросила тьма.

— Н-н-найюр, — выдавил он. — Уб-бийца мужей… Самый жестокий среди всех людей…

Пощечина, как будто он раб какой-нибудь.

— Нет. Я — твой конец. Я перережу все твое семя у тебя на глазах. Я разрублю твою тушу и скормлю ее псам. А кости твои истолку в пыль и пущу эту пыль по ветру. Я стану убивать всех, кто осмелится произнести твое имя или имя твоих отцов, пока слово «Юрсалка» не сделается таким же бессмысленным, как младенческий лепет. Я сотру тебя с лица земли, истреблю всякий твой след! Путь твоей жизни достиг меня, и дальше он не пойдет. Я — твой конец, твоя гибель и забвение!

77