Он прикоснулся к двери онемевшими пальцами. Там, по ту сторону двери… Там лежит она, его Эсми, обхватив ногами другого мужчину, и груди ее лоснятся от чужого пота… Когда она кончила, он дернулся и подумал: «Этот стон — мой! Мой!»
Но на самом деле она ему не принадлежала. Тогда он отчетливо это осознал — быть может, впервые в жизни. И все же подумал: «Инрау погиб, Эсми. Кроме тебя, у меня никого не осталось».
Он услышал, как мужчина слезает с нее.
— М-м-м-м! — простонала Эсми. — Ах, Каллустр, ты ужасно одарен для старого солдата! И что бы я делала без твоего толстого хера, а?
Мужской голос отозвался:
— Ну, дорогуша, я уверен, что твоей дырке этого добра хватает!
— Ну, это же так, огрызки! А ты — настоящий пир.
— А скажи, Эсми, что это за мужик был здесь, когда я вошел к тебе в прошлый раз? Еще один огрызок?
Ахкеймион прижался мокрой щекой к двери. Его охватила холодная, сковывающая тоска.
Эсменет рассмеялась.
— Когда ты вошел ко мне? Здесь? Клянусь богами, надеюсь, тут никого не было!
Ахкеймион буквально видел, как мужчина усмехнулся и покачал головой.
— Глупая ты шлюха! — сказал он. — Я серьезно! Когда он выходил, он на меня так глянул… Я уж думал, он мне засаду устроит по дороге в казарму!
— Ну ладно, я с ним поговорю. Он действительно того… ревнует.
— Ревнует? Шлюху?
— Каллустр, этот твой кошелек так туго набит… Ты уверен, что не хочешь потратить еще немного?
— Боюсь, я уже иссяк. Впрочем, потряси еще: авось что-нибудь и выдоишь!
Короткая пауза. Ахкеймион стоял, не дыша. Тихое похлопывание по кошелю.
Эсми прошептала что-то совершенно беззвучно, но Ахкеймион готов был поклясться, что услышал:
— Не беспокойся насчет своего кошелька, Каллустр. Просто сделай со мной это еще раз…
Тут он сбежал на улицу. Ее пустое окно давило на него сверху, в голове крутились мысли об убийстве с помощью колдовства и об Эсми, самозабвенно извивающейся под солдатом. «Сделай со мной это еще раз…» Он чувствовал себя грязным, словно присутствие при непристойной сцене опозорило его самого.
«Она просто притворяется шлюхой, — пытался напомнить он себе, — точно так же, как я притворяюсь шпионом». Вся разница была в том, что она куда лучше его знала свое ремесло. Жеманные шуточки, продажная искренность, нескрываемая похоть — все ради того, чтобы притупить стыд, который чувствует мужчина, изливающий свое семя за деньги. Эсменет была одаренной шлюхой.
— Я с ними совокупляюсь по-всякому, — призналась она как-то раз. — Я старею, Акка, а что может быть более жалким, чем старая, голодная шлюха?
В ее голосе звучал неподдельный страх.
За годы своих странствий Ахкеймион переспал со множеством шлюх. Так почему же Эсменет так не похожа на других? В первый раз он зашел к ней потому, что ему понравились ее стройные, мальчишеские бедра и гладкая, как у тюленя, кожа. А потом вернулся, потому что она была хороша: она шутила и заигрывала, как с этим Каллустром — кто бы он ни был. Но в какой-то момент Ахкеймион перестал видеть в ней одну лишь дырку между ног. Что же такое он узнал? Что именно он полюбил в ней?
Эсменет, Сумнская Блудница…
Она часто являлась глазам его души необъяснимо худой и дикой, истерзанной дождем и ветрами, почти невидимой за мечущимися ветвями леса. Эта женщина, которая когда-то подняла руку к солнцу так, что ему показалось, будто солнечный свет лежит в ее ладони, и сказала, что истина — это воздух и небо, ее можно провозгласить, но прикоснуться к ней нельзя. Он не мог поведать ей, насколько глубоко затронули его ее рассуждения, не мог признаться, что они шевелились в глубине его души, точно живые, и собирали камни вокруг себя.
Со старого дуба в соседней лощине сорвалась стайка воробьев. Ахкеймион вздрогнул.
Ему вспомнилась старая ширадская поговорка: «Сожаления суть проказа, точащая сердце».
Он разжег костер колдовским словом и стал греть себе воду для утреннего чая. Дожидаясь, пока вода закипит, он разглядывал окрестности: колонны Бататента, уходящие в утреннее небо; одинокие деревья, темнеющие на фоне разросшегося кустарника и жухлой травы. Прислушивался к приглушенному шипению и потрескиванию костерка. Протянув руку, чтобы снять котелок с огня, Ахкеймион обнаружил, что пальцы у него дрожат, как у паралитика. От холода, что ли?
Да что же такое со мной творится?
«Обстоятельства, — ответил он себе. — Обстоятельства, которые оказались сильнее». С внезапной решимостью он отставил котелок в сторону и принялся рыться в своей скудной поклаже. Достал чернила, перо и лист пергамента. Уселся, скрестив ноги, на циновке, и обмакнул перо в чернила.
В центре левого поля он нацарапал:
...МАЙТАНЕТ
Несомненно, именно Майтанет находится в центре этой тайны. Шрайя, способный видеть Немногих. Возможно, убийца Инрау. Справа от него Ахкеймион написал:
...СВЯЩЕННОЕ ВОИНСТВО
Молот Майтанета, очередная цель Ахкеймиона. Под этими словами, внизу листа, Ахкеймион написал:
...ШАЙМЕ
Цель Священного воинства Майтанета. Но все ли так просто? Действительно ли война начата лишь затем, чтобы освободить город Последнего Пророка от ига фаним? Цели, о которых хитроумные люди заявляют во всеуслышание, редко бывают истинными. От «Шайме» он провел линию вправо и написал:
...КИШАУРИМ
Злополучные жертвы Священной войны? Или же они каким-то образом причастны к происходящему?