С тех пор как Келлхус бросил охотника и направился на юг через северные пустоши, он встречал немало людей, особенно в городе Атритау. Там он обнаружил, что Левет, охотник, который его спас, не был исключением. Прочие люди, рожденные в миру, были не менее простодушны и невежественны, чем этот охотник. Келлхусу достаточно было высказать несколько примитивнейших истин — и они начинали дивиться ему, точно некоему чуду. Ему достаточно было собрать эти истины в грубые проповеди — и они готовы были пожертвовать своим имуществом, любимыми, даже детьми. Когда он выехал из южных ворот Атритау, его сопровождали сорок семь человек, называвшие себя «адуньянами», «малыми дунианами». Пути через Сускару не пережил ни один. Из любви к нему они пожертвовали всем, прося взамен только речей. Хотя бы подобия смысла.
Но этот скюльвенд был другим.
Келлхусу и прежде приходилось сталкиваться с подозрительностью и недоверием, и он обнаружил, что их тоже можно обратить себе на пользу. Он выяснил, что подозрительные люди, когда они наконец решатся довериться, становятся еще податливее остальных. Поначалу они ничему не верят, потом же внезапно начинают верить всему — то ли во искупление своих первоначальных сомнений, то ли просто затем, чтобы не повторять прежних ошибок. Многие из его самых фанатичных приверженцев были именно такими неверующими — поначалу.
Однако недоверие Найюра урс Скиоаты отличалось от всего, с чем ему доводилось сталкиваться до сих пор. В отличие от остальных, этот человек его понимал.
Когда скюльвенд, чье лицо одновременно расплылось от потрясения и напряглось от ненависти, нашел его на вершине кургана, Келлхус подумал: «Отец… наконец-то я тебя отыскал…» Каждый из них увидел Анасуримбора Келлхуса в лице другого. Они никогда прежде не встречались, но близко знали друг друга.
Поначалу эта связь оказалась весьма выгодной для миссии Келлхуса. Она спасла ему жизнь и обеспечила безопасный проезд через степь. Однако, помимо этого, она сделала обстоятельства, в которых он очутился, непредсказуемыми.
Скюльвенд упрямо отвергал все его попытки овладеть им. Его не впечатляли откровения, которые предлагал ему Келлхус. Его не успокаивали рассуждения Келлхуса, ему не льстили его косвенные похвалы. Порой в нем пробуждался интерес к тому, что говорил Келлхус, но он каждый раз тотчас отшатывался назад, вспоминая события многолетней давности. Пока что Келлхусу удалось добиться от этого человека только нескольких скупых фраз да плевков.
После тридцати лет одержимости Моэнгхусом этому человеку каким-то образом удалось постичь несколько ключевых истин, связанных с дунианами. Он знал о том, что они способны читать мысли по лицам. Он знал об их интеллекте. Он знал об их абсолютной преданности своей миссии. И еще он знал, что они говорят не затем, чтобы поделиться намерениями или сообщить какие-то истины, а затем, чтобы опередить — чтобы овладеть душами и обстоятельствами.
Он знал слишком многое.
Келлхус рассматривал его боковым зрением, видел, как он откинулся назад, когда они начали спускаться к ручью, — покрытые шрамами плечи оставались неподвижны, а бедра раскачивались в такт шагу коня.
«Быть может, ты на это и рассчитывал, отец? Быть может, он — препятствие, которое ты оставил на моем пути? Или же он возник случайно?»
Келлхус подумал, что скорее второе. Несмотря на то что знания его народа были чрезвычайно грубы, сам этот человек оказался необычайно умен. Мысли действительно умных людей редко следуют одинаковыми путями. Они разветвляются, и мысли Найюра урс Скиоаты ушли далеко, выслеживая Моэнгхуса в таких местах, куда ни один рожденный в миру человек не совался.
«Каким-то образом он увидел тебя насквозь, отец, и теперь он видит насквозь и меня. Была ли это твоя ошибка? Можно ли ее исправить?»
Келлхус прищурился. В этот миг он ушел далеко от склонов, неба и ветра — он смотрел одновременно сотню параллельных снов о поступках и их последствиях, следуя за нитями вероятностей. А потом он увидел.
До сих пор он пытался обойти подозрительность скюльвенда, когда на самом деле надо было заставить ее работать на себя. Он посмотрел на степняка новым взглядом и сразу увидел печаль и гнев, распаляющие его неутолимое недоверие. И Келлхус нащупал слова, тон и выражение лица, которые загонят этого человека в место, откуда ему уже не выбраться, где его подозрительность навяжет ему пробуждающееся доверие.
Келлхус увидел Кратчайший Путь. Логос.
— Прошу прощения, — сказал он неуверенно. — То, что я сказал, было неуместно.
Скюльвенд фыркнул.
«Он понимает, что мои слова фальшивы… Хорошо».
Найюр посмотрел ему прямо в лицо. Глубоко посаженные глаза глядели неукротимо и вызывающе.
— Скажи мне, дунианин, как вам удается править мыслями, как другие люди правят конями?
— Что ты имеешь в виду? — переспросил Келлхус резко, словно решал, не рассердиться ли.
Язык скюльвендов был богат многозначительными оттенками тона, но в речи мужчин и женщин эти оттенки сильно различались. Степняк, сам того не зная, лишил Келлхуса важного оружия тем, что не позволял ему общаться ни с кем, кроме собственных жен.
— Вот и теперь ты пытаешься управлять движениями моей души! — бросил Найюр.
Слабый стук его сердца. Густая кровь, бьющаяся под обветренной кожей. «Он все еще не знает, на что решиться».
— Ты думаешь, что мой отец сделал с тобой именно это?
— Да, твой отец именно это и сделал… — Тут Найюр осекся, глаза его встревоженно расширились. — Но ты сказал это только затем, чтобы меня отвлечь! Чтобы не отвечать на мой вопрос!