Тьма прежних времен - Страница 125

125

— Ты жаждешь запретного сношения…

— Я сказал — довольно!!!

На протяжении тысяч лет дуниан обучали использовать все свои чувства до предела, делать явным то, что было прежде. В их присутствии нет места тайнам. Нет места лжи.

Сколько слабостей духа терзают этого скюльвенда? Сколько проступков совершил он душой и телом? И все такие, о которых и подумать-то противно, не то что высказать вслух. Все скованные гневом и бесконечными угрызениями совести, скрытые даже от самого себя.

Если Найюр урс Скиоата подозревает Келлхуса, то тогда Келлхус отплатит ему за подозрительность полной мерой. Правдой. Отвратительной правдой. И либо скюльвенд постарается сохранить свой самообман, отказавшись от подозрений, решив, что Келлхус — обычный шарлатан и бояться его нечего, либо он примет правду и поделится с сыном Моэнгхуса тем, о чем и думать противно. В любом случае это пойдет на пользу миссии Келлхуса. В любом случае в конце концов Найюр начнет ему доверять, будь то доверие пренебрежительное или любовное.

Скюльвенд растерянно пялился на него округлившимися от изумления и ужаса глазами. Келлхус увидел его насквозь, увидел выражение лица, тембр голоса и слова, которые успокоят его, вернут ему его обычную непроницаемость или, наоборот, лишат его последних остатков самообладания.

— Что, неужели все закаленные воины таковы? Неужели все они шарахаются от истины?

Однако что-то пошло вразлад. Неизвестно отчего слово «истина» лишило страсть Найюра прежней силы, и он сделался сонно спокоен, точно жеребенок во время кровопускания.

— Истина? Тебе достаточно произнести что-то, дунианин, чтобы это стало ложью. Ты говоришь не так, как другие люди.

«Снова это его знание…» Но еще не поздно.

— И как же говорят другие люди?

— Слова, которые произносят люди, не… не принадлежат им. Люди не следуют путями их создания.

«Покажи ему глупость. Он увидит».

— Почва, на которой люди говорят, не имеет путей, скюльвенд… Как степь.

Келлхус тут же понял свою ошибку. В глазах его спутника полыхнула ярость, и причина ее была несомненна.

— Степь не имеет дорог, — прохрипел Найюр, — так, дунианин?

«Ты тоже выбрал этот путь, отец?»

Вопрос был излишним. Моэнгхус использовал степь, центральный образ скюльвендской картины мира, в качестве основной метафоры. Противопоставив степь, лишенную дорог, наезженным путям скюльвендских обычаев, он сумел направить Найюра к совершению действий, которые в противном случае были бы для него немыслимы. Чтобы сохранять верность степи, следует отринуть обычаи и традиции. А в отсутствие традиционных запретов любое действие, даже убийство собственного отца, становится допустимым.

Простая и эффективная уловка. Но она оказалась чересчур несложной, и в отсутствие Моэнгхуса расшифровать ее получилось слишком легко. А это позволило Найюру узнать о дунианах излишне много.

— Снова смерч! — вскричал Найюр.

«Он безумен».

— Все это! — орал он. — Каждое слово — бич!

На его лице Келлхус видел одно только буйство и безумие. В глазах сверкала месть.

«До края степи. Он мне нужен только затем, чтобы пересечь земли скюльвендов, ни за чем больше. Если он не сдастся к тому времени, как мы доберемся до гор, я его убью».

Вечером они нарвали сухой травы и связали ее в снопики. Когда небольшая скирда была готова, Найюр подпалил ее. Они сели вплотную к костерку, молча жуя свои припасы.

— Как ты думаешь, зачем Моэнгхус тебя призвал? — спросил Найюр, ошеломленный тем, как странно звучит это имя, произнесенное вслух. «Моэнгхус…»

Дунианин жевал. Лица его было не видно за золотыми складками огня.

— Не знаю.

— Но что-то ты должен знать! Ведь он посылал тебе сны.

Неумолимые голубые глаза, поблескивающие в свете костра, пристально вглядывались в его лицо. «Начинает изучать», — подумал Найюр, но тут же сообразил, что изучение началось уже давным-давно, еще с его жен в якше, и не прерывалось ни на миг.

«Измерению нет конца».

— В снах были только образы, — сказал Келлхус. — Образы Шайме. И неистовой схватки между народами. Сны об истории — той самой вещи, что дуниане ненавидят сильнее всего.

Найюр понял, что этот человек делает так постоянно: усеивает свои ответы замечаниями, напрашивающимися на возмущенную отповедь или расспросы. Дуниане ненавидят историю? Но в том-то и состояла цель этого человека: отвлечь душу Найюра от более важных вопросов. Какое мерзкое коварство!

— Однако он тебя призвал, — стоял на своем Найюр. — Кто призывает человека, не объясняя причин?

«Разве что он знает, что призванный вынужден будет прийти».

— Я нужен моему отцу. Это все, что я знаю.

— Ты ему нужен? Зачем?

«Вот. Вот главный вопрос».

— Мой отец воюет, степняк. Какой отец не призовет своего сына во время войны?

— Тот, кто причисляет сына к своим врагам.

«Тут есть что-то еще… Что-то, что я упускаю из виду».

Он посмотрел поверх костра на норсирайца и каким-то образом понял, что Келлхус разглядел в нем эту догадку. Можно ли надеяться одержать победу в таком состязании? Можно ли одолеть человека, который чует его мысли по малейшим переменам в выражении лица? «Лицо… Надо скрывать лицо».

— С кем он воюет? — спросил Найюр.

— Не знаю, — ответил Келлхус, и на миг его лицо показалось почти растерянным, как у человека, рискнувшего всем в тени катастрофы.

«Жалость? Он пытается вызвать жалость у скюльвенда?» Найюр едва не расхохотался. «Быть может, я его переоцениваю…» Но инстинкты снова спасли его.

125