«Этот ли путь избрал ты для меня, отец? Это тоже твое испытание?»
— И какова же моя миссия, скюльвенд?
— Убийство. Ты должен убить своего отца.
— А как ты думаешь, какой силой обладает мой отец, дунианин, владеющий всеми теми же дарами, что и я, теперь, проведя тридцать лет среди людей, рожденных в миру?
Скюльвенд был ошеломлен.
— Я не подумал…
— А я подумал. Ты думаешь, что ты мне больше не нужен? Что мне не нужен кровавый Найюр урс Скиоата? Укротитель коней и мужей? Человек, способный зарубить троих в три мгновения ока? Человек, который неуязвим для моих приемов, а следовательно, и для приемов моего отца? Кто бы ни был мой отец, скюльвенд, он наверняка могуществен. Слишком могуществен для того, чтобы его можно было убить в одиночку.
Келлхус слышал, как колотится сердце Найюра у него в груди, видел его мысли, блуждающие у него в глазах, чувствовал оцепенение, разлившееся по его конечностям. Как ни странно, Найюр умоляюще оглянулся на Серве — та задрожала от ужаса.
— Ты говоришь это, чтобы меня обмануть, — пробормотал Найюр. — Чтобы усыпить бдительность…
Снова эта стена недоверия, тупого и упрямого.
«Придется ему показать».
Келлхус выхватил меч и ринулся вперед.
Скюльвенд отреагировал мгновенно, хотя несколько деревянно, словно его рефлексы были притуплены растерянностью. Он легко отразил первый удар, однако от следующего отскочил назад. Келлхус видел, как с каждой новой атакой гнев Найюра полыхает все ярче, ощущал, как ярость пробуждается и охватывает его тело. Вскоре скюльвенд уже парировал удары с молниеносной быстротой и с такой силой, что кости трещали. Келлхус только раз видел, как скюльвендские мальчишки упражняются в багаратте, «машущем пути», скюльвендской технике фехтования. Тогда она показалась ему чересчур замысловатой, перегруженной сомнительными приемчиками.
Но в сочетании с силой то было универсальное оружие. Удвоенной мощи взмахи Найюра едва не сбили его с ног. Келлхус отступил, симулируя усталость, создавая ложную уверенность в близкой победе.
Он услышал, как Серве кричит:
— Убей его, Келлхус! Убей!
Варвар крякнул и удвоил натиск. Келлхус отражал град сокрушительных ударов, изображая отчаяние. Он протянул руку, схватил Найюра за правое запястье, дернул на себя. Найюр каким-то немыслимым образом сумел поднять свободную руку, словно бы сквозь правую руку Келлхуса. И уперся ладонью в лицо Келлхусу.
Келлхус отшатнулся назад, дважды пнул Найюра по ребрам. Перекинулся через голову, опершись на руки, и без труда снова очутился в боевой стойке.
Он почувствовал на губах свою собственную кровь. «Как?»
Скюльвенд споткнулся, хватаясь за бок.
Келлхус понял, что неправильно оценил его рефлексы — и не только их.
Он отшвырнул меч и подошел к Найюру. Варвар взревел, сделал выпад, ударил. Келлхус смотрел, как острие клинка описало дугу, вспыхнувшую на солнце, на фоне скал и несущихся мимо облаков. Он поймал его в ладони, точно муху или лицо любимой. Вывернул клинок, выдернув рукоять из руки Найюра. Подшагнул ближе и ударил его в лицо. А когда скюльвенд подался назад, сделал подсечку и сбил его с ног.
Однако Найюр, вместо того чтобы отползать за пределы досягаемости, перекатился на ноги и бросился на него. Келлхус отклонился назад, поймал скюльвенда за шею и за пояс сзади и пихнул его в направлении, противоположном тому, откуда он двигался, ближе к краю утеса. Когда Найюр попытался подняться, Келлхус отпихнул его еще дальше.
Новые удары, пока скюльвенд не стал походить скорее на бешеного зверя, чем на человека, — он судорожно хватал воздух ртом, размахивал руками, наказанными бесчувственностью. Келлхус ударил его еще раз, сильно, и варвар обмяк, приложившись головой о край утеса.
Келлхус поднял его, свесил варвара за край скалы, одной рукой удерживая его над далекой землей империи. Ветер развевал над бездной угольно-черные волосы скюльвенда.
— Ну, бросай же! — прохрипел Найюр сквозь сопли и слюни. Его ноги болтались над пропастью.
«Сколько ненависти!»
— Но я сказал правду, Найюр. Ты мне нужен.
Глаза скюльвенда в ужасе округлились. «Отпусти! — говорило его лицо. — Там, внизу, покой!»
И Келлхус понял, что снова неправильно оценил скюльвенда. Он думал, что Найюр неуязвим для травмы физического насилия, а это было не так. Келлхус избил его, как муж бьет жену или отец ребенка. Этот миг останется с ним навсегда, в воспоминаниях и невольных жестах. Еще одно унижение в общую кучу…
Келлхус вытащил Найюра на безопасное место и оставил лежать. Еще один промах.
Серве сидела под брюхом своей лошади и рыдала — не потому, что Келлхус спас скюльвенда, а потому, что он его не убил.
— Иглита сун тамата! — причитала она на своем родном языке. — Иглита сун таматеа-а!
«Если бы ты меня любил…»
— Ты мне веришь? — спросил Келлхус у скюльвенда. Тот посмотрел на него в тупом ошеломлении, как будто растерявшийся от того, что больше не чувствует гнева. Потом, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Заткнись! — приказал он Серве, хотя сам не мог отвести глаз от Келлхуса.
Серве продолжала причитать, обращаясь к Келлхусу. Найюр перевел взгляд с Келлхуса на свою добычу. Он подошел к ней и молча закатил оплеуху.
— Заткнись, я сказал!
— Ты мне веришь? — снова спросил Келлхус.
Серве всхлипывала, стараясь сдержать рыдания. «Столько горя».
— Я тебе верю, — сказал Найюр и внезапно отвел взгляд, уставился на Серве.