Тьма прежних времен - Страница 138

К оглавлению

138

Красивое личико вытянулось, ошеломленное.

— Тебя я бы не предала ни за что на свете, Келлхус! Если хочешь знать…

— Я знаю: ты не понимаешь, что связывает меня с этим скюльвендом. Тебе этого не понять. Знай только, что если ты предашь его, ты предашь и меня тоже.

— Келлхус, я… — Ошеломление превратилось в обиду, в слезы.

— Ты должна мириться с ним, Серве.

Она отвернулась, чтобы не видеть его ужасных глаз, и расплакалась.

— Ради тебя? — с горечью бросила она.

— Я — только обещание.

— Обещание? — переспросила она. — Чье обещание?

Тут вернулся Найюр. Он обогнул их и подъехал к вьючным лошадям. Увидев, что Серве плачет, он криво усмехнулся.

— Запомни этот момент, женщина! — сказал он на шейском. — Он будет твоей единственной мерой этого человека.

И хрипло расхохотался.

Он наклонился, сидя на коне, и принялся рыться в мешке. Вытащил грязную шерстяную рубаху, разделся до пояса и натянул ее. Рубаха не скрывала его варварского происхождения, зато, по крайней мере, маскировала шрамы. Нансурцы не оставили бы без внимания эти свидетельства доблести.

Степняк указал на длинный ряд шестов. Они следовали очертаниям холмов. Одни покосились, другие стояли прямо. Шесты уходили к горизонту, вдаль от Хетант. Их мрачные ноши смотрели прочь, в сторону далекого моря. Неусыпный дозор мертвецов.

— Это дорога в Момемн, — сказал он и сплюнул в истоптанную траву.

Глава 14
Киранейская равнина

«Иные говорят, будто люди постоянно борются с миром, но я скажу: они вечно бегут от него. Что такое все труды людские, как не укрытие, которое вскоре будет найдено какой-то катастрофой. Жизнь есть бесконечное бегство от охотника, которого мы зовем миром».

Экьянн, «Изречения», VIII, 111

Весна, 4111 год Бивня, Нансурская империя

Щебет одинокого жаворонка звенел в лесной тишине, точно ария под аккомпанемент шума ветра в кронах. «Час обеда, — подумала она. — После полудня птицы всегда засыпают».

Глаза Серве открылись, и впервые за долгое время она почувствовала себя спокойно.

Грудь Келлхуса у нее под щекой вздымалась и опадала в ритм ровному дыханию спящего. Она и прежде пыталась подлезть к нему на кошму, однако он каждый раз сопротивлялся — видимо, чтобы не раздражать скюльвенда. Но сегодня утром, после того, как они всю ночь напролет ехали в темноте, он наконец сдался. И теперь она наслаждалась близостью его сильного тела, сонным ощущением убежища, предоставляемого его рукой. «Келлхус, знаешь ли ты, как я тебя люблю?»

Она еще никогда не знала такого мужчины. Мужчины, который понимал бы ее и все-таки любил.

Она рассеянно обвела взглядом крону огромной ивы, под которой они расположились. Ветви выгибались на фоне других, более высоких ветвей, раздвигались, точно женские ноги, и снова сходились, прикрытые широкими юбками листвы, которая шуршала и колыхалась под солнечным ветром. Серве чувствовала душу огромного дерева, сонную, печальную и бесконечно мудрую, повидавшую бессчетное число солнц.

Тут Серве услыхала плеск.

Скюльвенд, сняв рубаху, присел на корточки у воды, неловко зачерпывал ее левой рукой и промывал рану на правом предплечье. Девушка наблюдала за ним сквозь ресницы, делая вид, что спит. По его широкой спине змеились причудливые шрамы, вторая летопись в дополнение к тем узорам, что покрывали его руки.

Лес приутих, словно чувствуя ее взгляд. Тишину подчеркивало суровое величие деревьев. Даже одинокая птаха умолкла, уступив место плеску воды.

Серве не боялась скюльвенда — быть может, впервые за все это время. Она подумала, что сейчас он выглядит одиноким, даже задумчивым. Вот он опустил голову и принялся полоскать свои длинные черные волосы. Река плавно катилась мимо, неся веточки и пушинки. У дальнего берега расходились круги от бегущей по воде водомерки.

И тут она увидела на том берегу мальчишку.

Поначалу она заметила только его лицо, полускрытое мшистым буреломом. Потом разглядела тонкие руки и ноги, такие же неподвижные, как скрывающие их ветви.

«Есть ли у тебя мать?» — сонно подумала Серве, но когда сообразила, что мальчишка наблюдает за скюльвендом, ее охватил ужас.

«Уходи! Беги отсюда!»

— Степняк! — негромко окликнул Келлхус.

Застигнутый врасплох, скюльвенд резко обернулся на зов.

— Тус’афаро то грингмут т’ягга, — сказал Келлхус.

Серве почувствовала, как ее макушки коснулась его кивнувшая голова.

Скюльвенд проследил направление его взгляда, вгляделся в тенистый противоположный берег. Какой-то миг мальчишка и скюльвенд молча смотрели в глаза друг другу.

— Поди сюда, мальчик, — окликнул Найюр через реку. — Поди сюда, покажу чего-то.

Мальчишка заколебался. Видно было, что ему и страшно, и любопытно.

«Нет! Тебе надо бежать! Беги!»

— Иди сюда, — повторил Найюр, маня его рукой. — Мы тебе ничего плохого не сделаем.

Мальчишка вышел из-за груды валежника, настороженный, неуверенный…

— Беги! — взвизгнула Серве.

Мальчишка сиганул в лес, только спина сверкнула белым на фоне густой зелени.

— Шлюха сраная! — рявкнул Найюр и понесся вброд через реку, выхватив кинжал.

Келлхус сорвался с места одновременно с ним: перекатился на ноги и помчался за скюльвендом.

— Келлхус! — крикнула она вслед, глядя, как тот исчезает за деревьями на той стороне. — Не дай ему его убить!

Но тут внезапный ужас ошеломил ее: неизъяснимая уверенность, что и Келлхус тоже хочет убить мальчишку!

138