Тьма прежних времен - Страница 159

159

— Пройас меня предупредил, — кивнул Келлхус. — Он сказал мне, что таким, как ты, по ночам снятся кошмары о моих предках.

Ахкеймион был уязвлен тем, что Пройас все так выложил. Он представил себе, как принц говорит: «Он, конечно, заподозрит, что ты — агент Консульта… Или же он надеется, что Атритау до сих пор воюет с Консультом, и ты принес вести о его неуловимых врагах. Ты можешь высмеять его, если хочешь. Но не пытайся его убедить, что Консульта не существует. Он тебя и слушать не станет».

— Но я всегда полагал, — продолжал Келлхус, — что прежде чем критиковать человека, сперва следует денёк поездить на его лошади.

— Чтобы лучше его понять?

— Нет, — ответил Келлхус, пожав плечами и лукаво сверкнув глазами. — Просто тогда ты окажешься на день пути от него, и его лошадь будет у тебя!

Ахкеймион уныло покачал головой, усмехнулся, и все трое разразились смехом.

«Этот человек мне нравится. А что, если он действительно тот, за кого себя выдает?»

Отсмеявшись, Келлхус познакомил его с женщиной, Серве, и пригласил к костру. Ахкеймион уселся у костра напротив него, скрестив ноги.

В подобных ситуациях Ахкеймион редко заранее подготавливал какой-то конкретный план. Обычно он запасался горсткой любопытных фактов, и все. Рассказывая обо всяких диковинках, он заодно задавал вопросы, а в полученных ответах принимался искать определенные нити, сигналы, подаваемые словами и выражением лица. Он никогда не знал наперед, чего именно ищет, — знал только, что искать надо. Он полагался на то, что если уж обнаружит нечто ценное, то сразу это поймет. Хороший шпион должен чувствовать такие вещи.

Но тут с самого начала стало очевидно, что этот метод не действует. Он никогда еще не встречал человека, подобного Анасуримбору Келлхусу.

В его голосе все время слышалось какое-то обещание. Временами Ахкеймион ловил себя на том, что и впрямь напрягается, стараясь получше его расслышать — не потому, что этот человек говорил невнятно: напротив, он говорил на диво четко и бегло, учитывая, как недавно он попал в империю, — но потому, что его голос обладал странной глубиной. Он, казалось, нашептывал: «Я скажу тебе больше, куда больше… Ты только слушай внимательно».

И еще — его лицо, настоящая драма, разыгрывающаяся на его лице. В нем была какая-то невинность, стремительность отражавшихся на нем чувств, свойственная только детям — хотя наивным оно отнюдь не казалось. Этот человек представлялся поочередно то мудрым, то веселым, то печальным, и все это искренне, без малейшей фальши, как будто он переживал собственные страсти и страсти других людей с изумительной непосредственностью.

И еще его глаза, мягко блестящие в свете костра, голубые, как вода, от одного вида которой хочется пить. Эти глаза ловили каждое слово Ахкеймиона, как будто то, что он говорил, настолько важно, что его необходимо слушать как можно более внимательно. И в то же время в них виделась странная сдержанность — не такая, как у людей, выносящих суждения, которые они не решаются высказать — у Пройаса, к примеру, — но как у человека, живущего в убеждении, что судить — не его дело.

Но в первую очередь Ахкеймиону внушало благоговение то, о чем этот человек говорил.

— А почему ты присоединился к Священному воинству?

Они давно уже перешли на «ты», но Ахкеймион все еще пытался убедить себя, будто не доверяет тому, что этот человек сказал Пройасу.

— Ты говоришь о снах, — уточнил Келлхус.

— Ну, видимо, да.

На какой-то миг князь Атритау взглянул на него по-отечески, даже как-то печально, как будто Ахкеймиону еще только предстояло понять правила этого разговора.

— До этих снов моя жизнь протекала в бесконечных грезах, — объяснил он. — Быть может, она сама по себе была сном… А сон, о котором ты спрашиваешь, — о Священной войне, — был сном, который пробуждает. Сон, от которого вся предыдущая жизнь становится сном. Что же делать, когда тебе приснился такой сон? — спросил он. — Неужели снова уснуть?

Ахкеймион ответил улыбкой на его улыбку.

— А ты мог?

— Уснуть? Нет. Ни за что. Даже если бы захотел. Ведь сон не приходит, если хочешь заснуть. Его нельзя схватить, как яблоко, чтобы утолить голод. Сон — он как невежество или забвение… Чем сильнее стремишься к таким вещам, тем дальше они ускользают.

— Как любовь, — добавил Ахкеймион.

— Да, как любовь, — негромко подтвердил Келлхус и мельком взглянул на Серве. — А зачем присоединился к Священному воинству ты, колдун?

— Сам не знаю… Видимо, потому, что меня послала сюда моя школа.

Келлхус мягко улыбнулся, как бы признавая общую боль.

— Но с какой целью ты здесь находишься?

Ахкеймион прикусил губу, но в остальном не стал уклоняться от унизительной истины.

— Мы ищем повсюду древнее, безжалостное зло, — ответил он медленно и неохотно, как человек, привычный к тому, что над ним насмехаются. — Зло, следов которого мы не можем найти уже более трехсот лет. И тем не менее, каждую ночь нас терзают сны об ужасах, которые некогда натворило это зло.

Келлхус кивнул, как будто это безумное признание соответствовало чему-то в его личном опыте.

— Не правда ли, трудно искать то, чего даже не видно?

Эти слова наполнили Ахкеймиона неизъяснимой печалью.

— Да… Очень трудно.

— Что ж, Ахкеймион, видно, у нас с тобой много общего.

— Что ты имеешь в виду?

Келлхус не ответил. Да в этом и не было нужды. Ахкеймион осознал, что этот человек почувствовал его прежнее недоверие и ответил на него, показав, как это нелепо, когда один человек, верящий в собственные сны, отказывает в доверии другому, который поверил в свой сон. И внезапно Ахкеймион понял, что уже верит этому человеку. А иначе как бы он мог верить себе?

159