«…И откровение это уничтожило все, что я некогда знал. Некогда я вопрошал Господа: „Кто ты?“, теперь же вопрошаю: „Кто я?“»
Анхарл, «Письмо Белому храму»
«Похоже, все сходятся на том, что император был человеком крайне подозрительным. Страх имеет множество обличий, но опаснее всего он тогда, когда сочетается с властью и постоянной неуверенностью».
Друз Ахкеймион, «Компендиум Первой Священной войны»
Император Икурей Ксерий III расхаживал взад-вперед, ломая руки. После постыдного провала в саду его непрерывно и неудержимо трясло. Он не покидал пределов своих апартаментов. Конфас и Гаэнкельти, капитан его эотских гвардейцев, молча стояли посреди комнаты и следили за ним. Ксерий приостановился у лакового столика, отхлебнул большой глоток разбавленного анпоя. Облизнул губы и выдохнул:
— Вы его схватили?
— Да, — ответил Гаэнкельти. — Его отвели в подземелья.
— Я должен его видеть!
— Я бы не советовал, о Бог Людей, — осторожно ответил Гаэнкельти.
Ксерий приостановился, пристально уставился на массивного капитана-норсирайца.
— Не советуешь? В чем дело? Или тут замешано колдовство?
— Имперский Сайк утверждает, что нет. Но этот человек… специально обучен.
— Что значит «специально обучен»? Избавьте меня от ваших загадок, Гаэнкельти! Сегодня была унижена империя. Я был унижен!
— Он… его оказалось очень трудно взять. Трое из моих людей погибли. Еще четверо лежат с переломами…
— Да ты шутишь! — воскликнул Конфас. — Он что, был при оружии?
— Нет. Я никогда еще не видел ничего подобного. Если бы не дополнительные стражники, вызванные из-за аудиенции… Я же говорю, он специально обучен.
— Ты хочешь сказать, — спросил Ксерий, и лицо его исказилось от ужаса, — что за все это время, за все эти годы, он без труда мог бы убить… убить меня?!
— Но дядюшка, Скеаос же немыслимо стар! — вмешался Конфас. — Как такое может быть? Должно быть, дело все же в колдовстве.
— Сайк клянется, что колдовство ни при чем, — повторил Гаэнкельти.
— Сайк! — хмыкнул Ксерий и снова потянулся за анпоем. — Нечестивые крысы! Шныряют тут по дворцу взад-вперед. Злоумышляют против меня, все время строят заговоры. Нам нужно подтверждение кого-то независимого.
Он снова сделал большой глоток, поперхнулся, закашлялся.
— Пошлите за кем-нибудь из других школ… За мисунсаями, — продолжал он срывающимся голосом.
— Уже послано, о Бог людей. Но в данном случае я верю Сайку.
Гаэнкельти показал маленький, покрытый рунами шарик, висящий у него на груди, — хору, погибель колдунов.
— Когда его скрутили, я поднес это к его лицу. Он даже не поморщился. На его лице вообще ничего не отразилось.
— Скеаос! — возопил Ксерий, обращаясь к резным потолкам. И снова потянулся за анпоем. — Проклятый, раболепный, хитроумный Скеаос! Шпион? Специально обученный ассасин? Он трясся каждый раз, когда я обращался к нему напрямую. Вы это знаете? Дрожал, точно олень. И я говорил себе: «Другие называют меня богом, но Скеаос — о, славный Скеаос, он-то на самом деле понимает, что я божествен! Скеаос — единственный, кто воистину повинуется…» А он все это время вливал мне в уши яд капля за каплей! Распалял мои страсти лживыми словами! О-о, боги проклятия! Я велю содрать с него кожу заживо! Я вытяну правду, даже если придется переломать ему все кости! Он у меня сдохнет под пыткой!
Ксерий с ревом опрокинул злосчастный столик. По мраморному полу разлетелись осколки хрусталя, зазвенело золото.
Император остался стоять молча, тяжело дыша. Мир вокруг звенел и дребезжал, непроницаемый, насмешливый. Повсюду шумели и скалились тени. Разворачивались великие замыслы. Сами боги встали и двинулись в поход — против него.
— А как быть с другим, о Бог Людей? — осмелился спросить Гаэнкельти. — С князем Атритау, который заставил вас заподозрить Скеаоса?
Ксерий обернулся к своему капитану. Глаза у него все еще были дикие.
— Князь Атритау… — повторил он, содрогнувшись при воспоминании о спокойном, непроницаемом лице этого человека.
Шпион… шпион, чье лицо говорит о полном спокойствии. Такая уверенность! А почему бы и нет, если у него в сообщниках — первый советник самого императора? Но больше такому не бывать! Скоро он снова увидится с императором, и тогда в глазах у него будет ужас!
— Следить за ним. Глаз с него не спускать!
Он обернулся к Конфасу, некоторое время всматривался в него. В кои-то веки, похоже, даже его богоподобный племянничек растерялся. Вот за такие мелочные удовольствия придется цепляться всю эту ночь.
— Оставь нас пока что, капитан, — распорядился он, понемногу приходя в себя. — Я доволен твоим поведением. Позаботься о том, чтобы ко мне незамедлительно явились великий магистр Кемемкетри и Токуш. Я желаю побеседовать со своими колдунами и своими шпионами… И с авгурами. Пришли ко мне и Аритмея тоже.
Гаэнкельти преклонил колени, коснулся лбом ковра и вышел.
Оставшись наедине с племянником, Ксерий повернулся к нему спиной и вышел в открытый портик в дальнем конце комнаты. Снаружи уже темнело, и Менеанорское море тяжело вздымалось на фоне серого горизонта.
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — сказал он тому, кто стоял позади него. — Тебя интересует, многое ли я говорил Скеаосу. Тебя интересует, знает ли он все то, что знаешь ты.
— Он все время находился при вас, дядюшка. Разве не так?