Тьма прежних времен - Страница 201

201

И увидел, как его острый взгляд тускнеет, становясь взглядом не воина, но скорее мудрого старца, придавленного неизбежностью ужасающего будущего. Сколько лет беспокойства и утомляющей слежки, сколько месяцев борьбы в Совете, взбудораженном одной только возможностью чего-то подобного…

И резкий запах пота и гниющей рыбы просачивается в зал.

Все замерли недвижимо. Гнетущую тишину нарушали странные звуки — что-то жидкое, сочащееся. Хлюпанье стекающей слизи и дрожание влажных мембран. Хотя не было сказано ни слова, Шеонанра отчетливо видел мысли героя-мага.

Правда. Все ужасные слухи были правдой.

Пряча улыбку, Шеонанра повернулся к вошедшему, греясь в древней славе его нечестивого облика. В свое время он рыдал от счастья, обнаружив его и его брата, поскольку знал, что только они могут помочь объяснить весь тот ужас, что ему довелось узреть.

Тварь была, по своему обыкновению, обнажена, ее сложенные крылья устрашающе нависали над массивным черепом, который был бы слишком громоздким, если бы не представлял собой далеко выступающий узкий, изогнутый гребень, в основании расщепленный, подобно устричной раковине, откуда, свисая, выступало соразмерное телу лицо, пугающее своим отсутствующим выражением.

Ноздри, подобные зияющим прорезям, глазницы, затянутые клочьями белого мяса.

Рот же заполняло второе лицо, выраставшее прямо из сплавленных с ним крокодильих челюстей. Вторые глаза этого невозможного создания рассматривали героя-мага с вожделеющим ожиданием. Вторые губы растянулись в усмешке, обнажая торчащие гвозди зубов. Сияние пламенеющих треножников скользило по твари белыми, желтыми и багровыми отсветами, однако прозрачность его кожи была лишена всякого цвета и исполнена бледности создания, извлеченного из немыслимых глубин. И хотя стоя он был лишь наполовину выше рослого человека, он казался настоящим гигантом: из-за огромных крыльев, из-за невероятной сутулости и явственной мощи твердых как камень мышц.

Шеонанра почувствовал пробирающее до дрожи влечение, обещание, таящееся в сладостном объятии этих неодолимых крыльев и рук. Его возбуждение нарастало, отвечая томительному желанию ощутить… упоение!

Ауранг… Легендарный инхорой. Тварь, явившаяся из страшных сказок и детских кошмаров.

Его любовник.

— Он несет Метку столь же глубокую, как у квуйя, — услышал Шеонанра голос Титирги позади себя.

Великий магистр Мангаэкки обернулся к своему ненавистному врагу, растаптывая угли так некстати вспыхнувшей страсти.

— Именно поэтому ты ожидал меня, не так ли? — Титирга странно склоняется, уподобляясь кунороям, словно гнев и жажда убийства, пылающие внутри, корежат и гнут его, вырываясь наружу. — Ты полагаешь, что, объединившись, вы сможете противостоять мне?

Шеонанра понимал, что это не уловка, что Титирга может без малейших колебаний излить свою невообразимую ярость на эту обитель. Он слышал рассказы о нем — да все слышали. Титирга Миталара — Дарующий Милосердие называли его, иронизируя по поводу его абсолютной беспощадности в сражениях, готовности к тотальному истреблению своих врагов. Он был самым могучим Воспевающим из когда-либо рожденных. И, если верить Кетъингире, сильнейшим колдуном своей эпохи. Ни один из ныне живущих квуйя не мог сравниться с ним по чистоте колдовских Напевов. Даже его Метка была особенной, как бы приглушенной — будто он мог резать онту, не оставляя шрамов. И сейчас, просто приглядевшись к нему, можно было легко заметить эти отличия — некую странность, неявность и размытость его Клейма, свидетельствующего о преступлениях против Сущего.

Принципиальное отличие. Угроза.

Поговаривали, что он, наивное дитя, даже не подозревал о своих способностях, когда сам Ношаинрау отыскал его, побирающегося на улицах. Что, творя колдовские Напевы, он впадает в безумие. Что произнесенные им Слова способны менять Сущее так, как ничьи больше.

Шеонанра дал знак слуге разливать сере, причем недоумок со страху чуть не разбил всю посуду.

— Противостоять тебе? — ответил великий магистр Мангаэкки, откровенно лицемеря. — У нас вроде бы мир. Даже Скинтия сидит тихо. Всевеликий король присматривает за Умерау.

Он обернулся, передавая бронзовый кубок, но Титирга лишь отмахнулся.

— Ауранг мой гость, — сказал Шеонанра, потягивая обжигающий напиток.

Герой-маг не кричит, не неистовствует. Ему это не нужно — столько ярости и решимости в его голосе:

— Это же инхорой!

Титирга выплюнул это слово с явственными интонациями своих нелюдских наставников, их ненависть искажала его голос. Впервые с него слетела эта маска умери, никогда не пересекавших ими же созданную пропасть между феал и винг. Он почти умолял магистра враждебной школы.

— Шеонанра… Подумай!

Подумай… Нет слова, более уязвляющего привычным высокомерием.

Великий магистр Мангаэкки взглянул на равного школы Сохонк, как мог бы смотреть на братца-недоумка, раз за разом несущего чушь. Что-то едва ощутимое придало твердости его повадкам и манере держаться.

— Я не буду умолять тебя дважды, мой друг, — продолжал Титирга.

Наконец-то! Открытая угроза. Шеонанра поджал губы, слегка уколовшись о свои тонкие усы, и вздохнул с видом глубочайшего смирения. Взглянув на чернеющий на дне его кубка остаток сере, он одним глотком допил его.

Откуда, в самом деле, ему знать? Несмотря на весь его знаменитый дар. Нельзя просто вернуться назад, нельзя отменить совершенное и забыть увиденное. Шеонанра творил невыразимые… нет… немыслимые вещи. Они все это делали. Разврат и извращения. Осквернение себя и других. Исступленные крики страсти. Кровь как смазка. Оргиастический экстаз. Одно лишь воспоминание об этом безумии заставило его кожу пылать.

201