Тьма прежних времен - Страница 37

Майтанет воззвал — и все Три Моря откликнулись на зов. Хребет язычников будет сломлен! Святой Шайме будет очищен.

Середина весны, 4110 год Бивня, Сумна

Эсменет никогда не переставала думать о дочери. Даже удивительно, как любая, самая обыденная случайность могла пробудить воспоминания о ней. На сей раз это был Ахкеймион и его странная привычка сперва понюхать каждую сливу, а потом уже положить ее в рот.

Один раз ее дочка понюхала яблоко на рынке. Это было безжизненное воспоминание, полупрозрачное, словно бы обесцвеченное тем жутким фактом, что девочка умерла. Прелестное дитя, яркое, как цветок, на фоне теней проходящих мимо людей, с прямыми черными волосами, круглощеким личиком и глазами, что сияли вечной надеждой.

— Мама, оно так пахнет! — сказала она вполголоса, делясь озарением. — Оно… оно как будто вода и цветы!

И расплылась в торжествующей улыбке.

Эсменет взглянула на угрюмого торговца. Тот молча кивнул на сплетенных змей, вытатуированных у нее на левой руке. Мысль была понятна: «Таким, как ты, не продаю».

— Как странно, радость моя! А вот мне кажется, оно пахнет так, как будто оно слишком дорогое.

— Ну ма-ама… — сказала малышка.

Эсменет сморгнула с глаз навернувшиеся слезы. Ахкеймион обращался к ней.

— Мне это кажется очень сложным, — сказал он с доверительным видом.

«Надо было купить ей яблоко где-нибудь в другом месте!»

Они оба сидели на низеньких табуретах в ее комнате, рядом с исцарапанным столиком высотой по колено. Ставни были распахнуты, и прохладный весенний воздух, казалось, усиливал доносившийся снаружи уличный шум. Ахкеймион кутался в шерстяное одеяло, а сама Эсменет предпочитала дрожать от холода.

Давно ли Ахкеймион живет у нее? Пожалуй, достаточно давно, чтобы они успели порядком надоесть друг другу. Как будто они муж и жена. Теперь она понимала, что шпион, подобный Ахкеймиону, человек, который вербует и направляет тех, кто действительно имеет доступ к сведениям, проводит большую часть жизни, просто дожидаясь, когда что-нибудь случится. И ждал Ахкеймион здесь, в небогатой комнатенке в старом многоэтажном доме, где обитали десятки таких же шлюх, как она.

Поначалу было так странно! Несколько дней подряд, проснувшись по утрам, она лежала и слушала, как он жутко кряхтит на ее горшке. Она прятала голову под одеяло и громко требовала, чтобы он сходил либо к врачу, либо к жрецу — и не сказать, чтобы совсем уж в шутку: звучало это и впрямь ужасно! Ахкеймион стал звать это своим «утренним армагеддоном» после того, как Эсменет один раз, уже почти всерьез, вскричала:

— Слушай, Акка, если ты каждую ночь заново переживаешь Армагеддон, это еще не значит, что тебе следует по утрам делиться этим со мной!

Ахкеймион стыдливо хихикал, подмываясь, бормотал что-то насчет того, как полезно много пить и промывать кишки. Вид колдуна, льющего воду себе на задницу, отчасти успокаивал, отчасти забавлял Эсменет.

Она вставала, отворяла окно и, как всегда, присаживалась полуголой на подоконник, то окидывая взглядом дымную сутолоку Сумны, то обшаривая глазами улицу в поисках потенциального клиента. Они вместе съедали скудный завтрак: пресный хлеб, кислый сыр и тому подобное, обсуждая самые разные вещи: последние слухи о Майтанете, продажное лицемерие жрецов, брань погонщиков, от которой краснеют даже солдаты, и так далее. И Эсменет казалось, что они счастливы, что каким-то образом они неразрывно связаны с этим местом и этим временем.

Но рано или поздно кто-нибудь окликал ее с улицы, или же один из постоянных клиентов стучался у дверей, и идиллии наступал конец. Ахкеймион мрачнел, хватал свой плащ и ранец и уходил пьянствовать в какой-нибудь захудалый кабачок. Обычно она замечала его с подоконника, когда он возвращался, шагая в одиночестве через бесконечную людскую давку: стареющий, слегка полноватый человек, выглядящий так, будто он вдрызг продулся в кости. И каждый раз, без исключения, он уже следил за ней к тому времени, как она его замечала. Он неуверенно махал ей рукой, пытался улыбнуться, и ее пронзала печаль, порой такая острая, что она ахала вслух.

Что она чувствовала? О, много чего. Разумеется, жалость к нему. Посреди всех этих чужих людей Ахкеймион выглядел всегда таким одиноким, таким непонятым. «Никто, — часто думала она, — не знает его так, как знаю я!» А еще — облегчение: он снова вернулся, вернулся к ней, хотя у него было достаточно золота, чтобы купить себе шлюшку помоложе. Еще печаль — такая эгоистичная. И стыд. Ей было стыдно, оттого что она знала: Ахкеймион ее любит, и каждый раз, когда она приводит клиента, это разбивает ему сердце.

Но что ей оставалось?

Он никогда бы не вошел к ней, если бы не увидел ее на подоконнике. Один раз, когда ее отколошматил особенно гнусный мерзавец, назвавшийся медником, она только и могла, что заползти в кровать и реветь, пока не уснула. Но перед закатом она пробудилась и заторопилась к окну, когда увидела, что Ахкеймион не приходил. Она просидела там всю ночь, съежившись, дожидаясь его. Она видела, как солнце позолотило море и пронзило стрелами лучей затянутый туманом город. По улице прогрохотали первые повозки горшечников, потянулись к голубеющему небу первые струйки дыма из печей для обжига и домашних очагов. Эсменет сидела и тихо плакала. Но и тогда она выпростала из-под покрывал одну грудь и свесила поверх холодной кирпичной стены длинную бледную ногу, чтобы каждый, проходящий мимо, мог, подняв голову, увидеть смутное обещание между ее колен.