Тьма прежних времен - Страница 87

К оглавлению

87

«Дом Икуреев услышан…»

Пожертвовать целой армией людей! Только боги осмеливаются на подобное.

«Нас услышали».

Конфас сознавал: многие заподозрят, что это совершилось по слову дома Икуреев, однако наверняка не будет знать никто. И странная гордость пробудилась в его душе: тайная гордость, не имеющая отношения к оценке других людей. В анналах великих событий будет немало повествований об этом первом трагическом акте Священной войны. Историки возложат всю ответственность за катастрофу на Кальмемуниса и на прочие Великие Имена. В родословных их потомков они будут запятнаны стыдом и позором.

А про Икурея Конфаса никто не упомянет.

На миг Конфас почувствовал себя вором, тайным виновником великой потери. И восторг, который он ощутил, был сродни экстазу сладострастия. Теперь Конфас отчетливо понимал, отчего ему так нравится этот род войны. На поле битвы каждый его поступок открыт для обсуждения. А тут он стоял над пересудами, вершил судьбы с высоты, недоступной осуждению. Он пребывал сокрытым во чреве событий.

Подобно Богу.

Часть III
Блудница

Глава 9
Сумна

И промолвил нелюдский король слово, вызывающее боль:

«Не молчи, ты мне должен признаться,

Погляди: смерть кружит над тобой!»

Но ответил посланник, осторожный изгнанник:

«Мы — создания плоти и крови,

И любовь пребывает со мной».

«Баллада об Инхороях», старинная куниюрская народная песня

Начало зимы, 4110 год Бивня, Сумна

— Зайдешь на той неделе? — спросила Эсменет у Псаммата, глядя, как тот натягивает через голову белую шелковую тунику, постепенно прикрывая живот и еще влажный фаллос. Она сидела в своей постели голой, покрывало сбилось к коленям.

Псаммат ответил не сразу, рассеянно разглаживая складки на тунике. Потом посмотрел на нее с жалостью.

— Боюсь, сегодня я побывал у тебя в последний раз, Эсми.

Эсменет кивнула.

— Другую, значит, нашел. Помоложе.

— Ты извини, Эсми…

— Да ладно, не извиняйся. Шлюхам хватает ума не дуться, как делают жены.

Псаммат улыбнулся, но ничего не ответил. Эсменет смотрела, как он накидывает свою рясу и роскошную, белую с золотом мантию. В том, как он одевался, было нечто трогательное и благоговейное. Он даже поцеловал золотые бивни, вышитые на длинных рукавах. Псаммата ей будет не хватать — она станет скучать по его длинным серебристым волосам и благородному лицу почтенного отца семейства. И даже по его мягкой, ненапористой манере совокупляться. «Я становлюсь старой шлюхой, — подумала она. — Лишний повод для Акки меня бросить».

Инрау погиб, и Ахкеймион уехал из Сумны сломленным человеком. Сколько дней уже прошло — а у Эсменет все равно перехватывало дыхание каждый раз, как она вспоминала его отъезд. Она умоляла взять ее с собой. В конце концов даже разрыдалась и упала перед ним на колени:

— Ну пожалуйста, Акка! Я не могу без тебя!

Но она знала, что это ложь, и, судя по ошеломленному возмущению в его глазах, он тоже это знал. Она — проститутка, а проститутки не привязываются к мужчинам — к каким бы то ни было. Иначе жизни не будет. Нет. Как ни боялась она потерять Ахкеймиона, куда больше она боялась вернуться к старой жизни: непрерывному круговороту голода, скучающих взглядов и пролитого семени. Она мечтала о магических школах! О Великих фракциях! И об Ахкеймионе тоже, да, но куда сильнее — о жизни, какую вел он.

И вот тут-то и таилась злая ирония, от которой голова шла кругом. Даже наслаждаясь этой новой жизнью, в которую ввел ее Ахкеймион, она была не в силах отречься от прежней.

— Ты же говоришь, что любишь меня! — восклицал Ахкеймион. — И при этом продолжаешь принимать клиентов! Ну почему, Эсми? Почему?

«Потому что я знала, ты меня бросишь. Все вы меня бросаете… все те, кого я любила».

— Эсми, — говорил Псаммат, — Эсми! Ну пожалуйста, не плачь, радость моя. Я вернусь на той неделе. Честное слово.

Она помотала головой и вытерла глаза. Но ничего не сказала.

«Плакать из-за мужчины! Я не из того теста!»

Псаммат уселся рядом с ней, чтобы завязать сандалии. Он выглядел задумчивым, даже напуганным. Эсменет знала: такие люди, как Псаммат, ходят к шлюхам не столько затем, чтобы упиваться страстями, сколько затем, чтобы избавиться от них.

— Ты слыхал о молодом жреце по имени Инрау? — спросила она, надеясь отвлечь жреца и одновременно растянуть подольше жалкие остатки своей жизни с Ахкеймионом.

— Ну да, на самом деле слышал, — ответил Псаммат. На его лице отразилось и удивление, и облегчение. — Это тот, что, говорят, покончил жизнь самоубийством?

То же самое утверждали и остальные. Новости о смерти Инрау вызвали в Хагерне большой скандал.

— Самоубийством… Ты в этом уверен?

«А что, если это правда? Что ты станешь делать тогда, Акка?»

— Я уверен в том, что все так говорят.

Он повернулся и посмотрел на нее в упор, провел пальцем по щеке. Потом встал и перебросил через руку свой синий плащ — он носил его, чтобы скрывать жреческое одеяние.

— Дверь не закрывай, ладно? — попросила Эсменет.

Он кивнул.

— Рад был видеть тебя, Эсми.

— И я тебя тоже.

Сгущались вечерние сумерки. Эсменет вытянулась обнаженной поверх покрывала и ненадолго задремала. Ее сонные мысли не переставали крутиться вокруг многочисленных горестей. Смерть Инрау. Бегство Ахкеймиона. И, как всегда, ее дочка… Когда она наконец открыла глаза, в дверях возвышалась темная фигура. Там кто-то ждал.

87